Они засмеялись. Это был чувственный смех старых друзей, счастливых любовников, простивших друг другу все. Этот смех прогонял призраков, снимал боль, избавлял от страхов и недобрых предчувствий.
– Полная женщина, – произнес он, ласково поглаживая ее плечо.
– Я знала, что это когда-нибудь случится, – сказала она.
– Да, – отозвался он.
Теперь происшедшее казалось ему неизбежным, закономерным.
– Мы должны были освободиться от ненависти, – сказала Карлотта.
Они какое-то время лежали молча.
– Ты завтра уезжаешь? – спросила она.
– Да.
– Будешь завтра спать со своей женой?
– Да.
– И думать обо мне?
– Нет. О моей жене.
И в этот момент Джек почувствовал, что еще никогда он не желал свою жену столь сильно; он знал, что, вернувшись в Париж, он обнимет ее с любовью и восхищением, будет дорожить ею. То, что поначалу замышлялось как месть, Карлотта своей женской щедростью превратила в прощение. Простив ее, Джек разрушил стену, которую он возвел между собой и любовью, между собой и верой в любовь, ту стену, которую он начал строить в горящем Лондоне, когда молодой летчик сказал: «Она оказалась старой, тридцатилетней, но еще привлекательной и умелой».
Он поцеловал ее. Джек не поделился своими мыслями с Карлоттой, но ее тронула нежность его поцелуя; она улыбнулась.
– Ты рад случившемуся?
– Да, – сказал он. – У меня больше причин быть благодарным тебе, чем ты полагаешь.
– Я рада, – сказала она и, помолчав, спросила:– Мы с тобой еще будем когда-нибудь заниматься любовью?
– Наверно, да, – сказал Джек.
В этом больше нет необходимости, подумал он.
– Когда-нибудь, где-нибудь, – произнес Джек. Она усмехнулась с легкой грустью.
– Когда-нибудь, – прошептала Карлотта. – Где-нибудь.
Утром Джек отправился искать подарки жене и детям, на которые он решил истратить купюру достоинством в десять тысяч лир, полученную от дамы из Бостона, сопровождавшей пьяного американца. Он шагал по оживленным, залитым солнечным светом улицам Рима, разглядывая сверкающие ширимы Хотя Джек спал в эту ночь не более часа, он не испытывал усталости и с удовольствием бродил по магазинам женской одежды, среди шарфов и свитеров, а также среди кукол и игрушечных автомобилей. Благодаря полученному от Холта чеку он чувствовал себя богатым. Джек купил роскошные подарки.
Обменяв в отеле двести пятьдесят долларов на лиры, он положи эти деньги в конверт, чтобы отдать их Гвидо в аэропорту. Благодарственное подношение местным богам, подумал он, заклеивая конверт. Он никому не звонил этим утром – ни Карлотте, пи Делани, ни Холту, ни Веронике, ни Брезачу. Все кончилось этой ночью, сказал себе Джек.