Его самолет вылетал в час дня; Гвидо молча вез его по пса польскому шоссе. Ярко светило солнце. Гвидо был серьезен, даже печален. Джек чувствовал, что Гвидо привязался к нему и жалеет о том, что эти две недели истекли. Он вспомнит обо мне с добрым чувством, подумал Джек, когда приедет в Тулон к женщине, на виноградниках которой работал во время войны.
У входа в аэропорт он вручил Гвидо конверт и попросил водителя не вскрывать его до тех пор, пока он не вернется в Рим. Гвидо кивнул, его глаза взволнованно вспыхнули, мужчины пожали друг другу руки. Джек постоял у дверей, провожая взглядом отъезжающую машину. Затем вслед за носильщиком отправился внутрь здания. Его багаж взвесили. Джек прошел регистрацию; подойдя к двери с надписью «Dogana[55]», он заметил вбегающего в аэровокзал Брезача. Парень был без очков, вокруг его глаз темнели многочисленные порезы, он близоруко оглядывался по сторонам, пока не увидел Джека. Он поспешил к Эндрусу.
– Я хотел попрощаться, – с ходу заявил он. – Холт, помимо прочего, сказал мне, что вы улетаете.
– Как дела в студии? – спросил Джек. Брезач мрачно засмеялся.
– Хаос. Все кричат друг на друга. Спорят. Даже в мужском туалете. Стайлз снова запил. Тачино рвет и мечет. Он уже дважды за сегодняшнее утро уволил меня. Никто не снял и метра фильма. Мне кажется, что работа над картиной не будет завершена раньше рождества. Ну и пусть.
Он пожал плечами.
– Я принес вам кое-что. Брезач опустил руку в карман пальто я вытащил оттуда закрытый складной нож.
– Вот, возьмите.
Вид у парня был несчастный, страдальческий.
Джек взял нож. Он подержал его на ладони, как бы взвешивая, и положил в карман пальто.
– Мне следовало воспользоваться им, – сказал он. На лице парня дрогнула мышца.
– Вонзить его в кого-нибудь. Возможно, в себя.
– Не говори глупостей, – добродушно произнес Джек.
– Я должен был убить ее вчера вечером, – сказал Брезач. – Веронику. Никому не должно сходить с рук то, что она совершила по отношению ко мне… человеку, который так ее любил… А вместо этого я выкинул идиотский номер с шампанским… Джек улыбнулся.
– На самом деле, – сказал он, – это было даже забавно. Возможно, это пойдет на пользу их браку. Он начался на реалистической основе.
– А потом позволил увести себя, как ребенка, – ненавидя себя, продолжил Брезач. – Случись это еще неделю назад, я бы остался там и дрался бы до конца… Вот чего я стыжусь более всего. Знаете, почему я разрешил Максу увести меня?
– Почему?
– Потому что, стоя там, даже тогда, когда этот негодяй наносил мне удары, я думал: «Если я затею серьезную драку, меня арестуют и, возможно, выгонят из Италии. Я не смогу доснять картину Делани, сделать свою…»