Никогда, даже перед самым трудным боем, Милош не испытывал ничего похожего на то, что чувствовал сейчас. Он ясно осознал, что все пережитое им до сих пор на ковре было не более чем игрой. Однако он отдавался этой игре душой и телом: не щадил себя на тренировках, никогда не отступал, несмотря ни на какие ушибы и вывихи. В последний год он побеждал всех, с кем ему доводилось бороться, даже ребят из пятой и шестой групп, которые были старше и сильнее его. Но на этот раз речь шла не о победе или поражении, а о жизни и смерти. Подчинятся ли онемевшие от холода мышцы, когда он даст им команду прыгать? Вдруг подведут впервые в жизни? Этот Пастор, конечно, рыхлый, но все равно здоровенный. Милош прикинул – наверняка под центнер. Это притом что сам он выступал в весовой категории не выше семидесяти пяти кило! К тому же его теперешний противник сыт и только что из тепла… Милош совершенно окоченел, ему было так страшно, что даже поташнивало. «Давай же! Вот сейчас! – понукал он себя. – Секунда-другая – и толстяк обернется, увидит тебя и закричит. И тогда – конец. Давай, Милош! Прыгай!»
Снег, поехавший из-под ног, решил все за него. Милош заскользил вниз, уцепиться было не за что. Он сгруппировался и прыгнул.
Его сдвинутые колени метко впечатались между лопаток Пастора. Тот ничком рухнул в снег, и Милош, как кошка, вспрыгнул ему на спину. Согнутой правой рукой взял в замок шею противника, блокировав захват левой. Это был запрещенный прием. «Душить нельзя». Сколько раз он слышал это от тренеров с тех пор, как совсем малолеткой впервые вышел на ковер: «Душить нельзя…»
Все его тело само, без команды, заняло «верхнюю позицию», не позволяющую противнику высвободиться. Бедра, колени, корпус безошибочно выполняли задачу, которую мозгу даже не пришлось формулировать. Как будто сотни часов изматывающих тренировок сконцентрировались в одном движении – быстром, точном и уверенном. Пока что псарю не удалось издать ни единого звука. Надо было, чтоб и дальше не удалось. Любой ценой. И эти слова – «любой ценой» – имели вполне определенный смысл. Милош весь собрался, проверил замок и сдавил…
Бомбардон Миллс сквозь сон услышал какой-то глухой звук, будто на улице что-то мягко обвалилось. Что там, Пастор, что ли, обрушил снежный пласт? Или сам ухнул мордой в снег? Миллс хотел было встать и пойти посмотреть, но Рамзес так уютно примостил свою длинную морду у него на животе, что жалко было его беспокоить. Миллс потрепал человекопса по затылку, и тот, не просыпаясь, тихо проурчал что-то, словно благодаря за ласку. Шеф полиции закрыл глаза. Надо поспать, день предстоит трудный.