– Да, в самом деле, – подтвердила хозяйка. – Кста ти, уже полдень, не зайдете ли в дом закусить? Чем бог послал…
– Спасибо и на этом! – сказал Фалькенберг.
Мне стало досадно, что он ответил так грубо и осра мил нас обоих. Надо было вмешаться.
– М ille graces, madame, vous etes trop aimabl е,* – сказал я на языке благородных людей и снял шапку.
* Тысяча благодарностей, мадам, вы очень любезны (франц.).
Она повернулась ко мне и посмотрела на меня дол гим взглядом. Забавно было видеть ее удивление.
Нас отвели на кухню и хорошо накормили. Хозяйка ушла и комнаты. А когда мы поели и уже собирались уходить, она вышла снова; Фалькенберг успел опра виться от смущения и, воспользовавшись ее добротой, предложил настроить пианино.
– Так вы и это умеете? – спросила она, поражен ная.
– Да, умею. Я работал по этой части неподалеку, у ваших соседей.
– У меня есть рояль. Но хотелось бы…
– Не извольте сомневаться.
– А имеется у вас какая-нибудь…
– Нет, рекомендаций я ни у кого не прошу. Не имею такой привычки. Но вы можете убедиться сами.
– Да, конечно, пожалуйте сюда.
Она пошла вперед, а он за нею. Когда дверь отво рилась, я увидел, что стены увешаны картинами.
Девушки сновали по кухне и глазели на меня с лю бопытством; одна была очень недурна собой. Я порадо вался, что с утра успел побриться.
Минут через десять Фалькенберг начал настраивать рояль. Хозяйка снова вышла на кухню и ска зала:
– Так вы говорите по-французски? А я вот не умею.
Слава богу, она не стала продолжать расспросы. Не то пришлось бы мне говорить «пардон», приводить французскую поговорку да изрекать: «Ищи женщину» и «Государство – это я».
– Ваш товарищ показал мне свидетельство, – ска зала она, – и я вижу, что вы дельные люди. Право, не знаю… я могла бы послать мужу телеграмму и узнать, нет ли для вас какой-нибудь работы.
Я хотел ее поблагодарить, но не мог вымолвить ни слова, и только проглотил слюну.
Нервы…
Я обошел усадьбу и поля, всюду был образцовый по рядок, и урожай уже убрали; даже картофельная ботва, которая обычно остается на поле до снега, и та была сложена под навесом. Работы для нас не нашлось. Гразу видно было, что хозяйство здесь богатое.
Уже вечерело, а Фалькенберг все возился с роялем, и тогда я, прихватив еды, ушел подальше от усадьбы, чтобы не напрашиваться на приглашение к ужину. Все небо было в звездах, светила луна, но я предпочел тем ноту и забрался в самую глухую чащу леса. Там было тепло. Какая тишина на земле и в воздухе! Подморажи вает, земля вся в инее, порой зашуршит трава, пискнет мышь, вспорхнет с дерева ворона, и снова тишина. Ви дел ли ты хоть раз в жизни такие чудесные белокурые волосы? Нет, никогда. Она – само совершенство, вся с головы до ног, у нее такие нежные и прелестные губы, а волосы – чистое золото. Ах, если б можно было вы нуть из мешка диадему и преподнести ей! Я найду неж но-розовую ракушку, сделаю из нее ноготь и подарю ей трубку для ее мужа, да, возьму и подарю.