– Тогда я отказываюсь тебе служить, и это мое последнее слово!
Радим даже задохнулся от гнева, лицо его побелело, стало страшным. Руменика вцепилась в локоть Акуна, не сводя глаз с воеводы. Однако Радим сумел взять себя в руки. За минувшие два дня он слишком хорошо изучил натуру Акуна, чтобы сомневаться в его слове.
– Я дам вам охрану, – предложил он.
– Не стоит. Я же сказал – мы справимся вдвоем.
– Ты не знаешь дороги.
– Найду как-нибудь. У нас говорят: «Красноречивый язык до рая доведет».
– Хорошо, – сдался Радим. – Даю вам два дня. Но при одном условии.
– Назови его.
– Поклянись, что ты вернешься в Торжок в любом случае.
– Клянусь, – без малейшего колебания сказал Акун, и это окончательно убедило Радима.
– Бог вам в помощь, – сказал воевода, смягчившись. – Млын даст вам в дорогу все, что пожелаете. И помни, старик – пуще ока своего береги ее! Великое сокровище с собой в дорогу берешь. А я за вас молиться буду.
И подошли к нему люди, и сказали ему: Ответь, как так получилось, что имея в раннем детстве столько врагов, ты избежал смерти и раскрыл козни врагов твоих? И отвечал им он на это. Я бы погиб от ярости врагов моих, если бы не отец мой. Он защитил меня и спас меня, и укрыл под рукой своей, и врага мои не нашли меня.
Житие Хейлера Праведника, первого императора Лаэды
Ратислав поднял лук и пустил стрелу. Стрела угодила в ствол дерева всего на пядь выше обозначенного на коре круга.
– Вот видишь, ты почти научился стрелять, – сказал Хейдин, хлопнув юношу по плечу. – Ты больше не дергаешь тетиву в момент спуска, и стрела летит ровно. Ты стал правильно целиться. Осталось научиться стрелять по движущейся цели.
– Я научусь, – ответил юноша. – Из этого лука я в кого хошь попаду.
– Вот и славно. Только хвастать не нужно.
– Ты обещал научить меня драться мечом, – напомнил Ратислав.
– Вначале нужно как следует освоить лук, – улыбнулся Хейдин, оглянулся по сторонам. – А где Зарята?
– Здесь я! – Мальчик выглянул из-за поваленного бурей дерева, на котором Хейдин и Ратислав оставили свои тулупы. – Тут под деревом нора чья-то. Чаю, лисья.
– Смотри, руку туда не сунь! – предупредил Ратислав. – Не то укусит!
– Не укусит, – заявил Зарята. – Папка ее за это на воротник выделает. Так ведь, папка?
– Так, – сказал Хейдин.
– Дядя Хейдин, он ведь серьезно, – шепнул Ратислав.
– Я знаю, – ответил ортландец.
Еще утром, в первые же минуты после пробуждения, Хейдин понял, что разговор с Зарятой, который привиделся ему, сновидением не был. Под утро Хейдину приснилось то, чего он никогда раньше в своих снах не видел. Хейдин увидел свет. Это был тот удивительный свет, который можно увидеть только в детстве, погожим майским или июньским утром. Хейдин и был в своем сне ребенком, играющим в игру, придуманную им в детстве. Нарвав спелых вишен в саду, он протыкал их швейной иглой, представляя, что игла – это его меч, а вишни – это враги. Вишни истекали красным соком, совсем как раненые воины кровью. Играл он рядом со старой калиткой, выходящей на дорогу; столбы калитки оплели ползучие растения, а замок перестал открываться и закрываться задолго до рождения Хейдина. И еще у Хейдина было удивительное чувство, что сегодня в эту калитку обязательно войдет его мама, которую он так давно не видел и успел по ней соскучиться. Потом в знойную тишину летнего утра вошел восхитительный запах свежеиспеченного хлеба. И, наконец, был женский голос, приятный и мелодичный, поющий что-то очень красивое. Когда Хейдин открыл глаза, он понял, что этот голос продолжает звучать наяву.