Последний отрезок пути занял не более минуты. Сердце Руменики бешено колотилось от волнения. Теперь не оставалось сомнений, что Акун наконец-то привел ее к брату. Она взглянула на небо. Гриф исчез.
– Он здесь, – сказал Акун.
– Мой брат в этом доме? – поморщилась Руменика. – А ты не мог ошибиться?
– Твой брат здесь, – повторил Акун и добавил: – И Легат тоже очень близко.
Метель над Чудовым Бором, заметавшая с утра, стихла в один миг, будто по волшебному слову. И стало вдруг так тихо, что любой звук казался неестественно громким. Приближался вечер, начало смеркаться. И в час, когда закат окрасил небо в розовый цвет, над селом завыли собаки.
Это могло бы напугать любого человека. Все чудовоборские собаки – огромные волкодавы и маленькие шавки, старые матерые псы и совсем еще щенки, – вдруг начали завывать единым хором, и в их тоскливом вое слышался необоримый животный страх. Забившись в свои конуры, под крыльцо домов, спрятавшись за заборами, псы выли так дружно и зловеще, что у смердов волосы на головах вставали дыбом. Потом начала беспокоиться прочая домашняя живность; коровы метались по хлевам, беспокойно мыча. Лошади ржали, овцы – блеяли.
У носатого Додоля коровы забеспокоились в тот момент, когда хозяйка уже приготовила все к вечерней дойке. Четыре буренки начали так волноваться, что весь хлев заходил ходуном. Додоль, накинув сермягу, выскочил во двор, пытаясь сообразить, что происходит. Первая мысль была о забравшихся во двор волке или лисе. Две собаки, живущие при доме – огромный Клык и маленький мохнатый Волчок, – выглядели так, будто поблизости действительно появился какой-то дикий зверь. Они залаяли, а потом вдруг начали выть, поджав хвосты. От этого воя Додолю стало страшно.
– Что за пакость такая! – закричал он на собак. ~ А ну тихо, сучьи дети! Фу, я сказал! Тихо!
Собаки продолжали выть. Глаза у них остекленели, шерсть поднялась дыбом, они начали пятиться задом, отходя от забора. Коровы в хлеву мычали непрерывно, будто сам хлев загорелся. Додоль, как завороженный, следил за собаками. У него появилась мысль, что собаки взбесились. Несмотря на чувствительный мороз, ему вдруг стало очень жарко.
– Тьфу, проклятые! – Он попытался еще раз прервать жуткий собачий концерт. – Молчать! Фу! Вот сейчас палку возьму.
И собаки смолкли. Однако Додоль в следующую секунду понял внезапно, что не может сойти с места. Ноги его в одно мгновение ослабли, тело будто онемело. И еще – как в кошмаре он почувствовал, что к го-то смотрит ему в спину.
Он еще нашел в себе сил и мужества обернуться – и задрожал. По другую сторону забора стоял великолепный белый конь, не меньше одиннадцати пядей в холке, с черной гривой и огненными глазами. Наборная сбруя, шелковая расшитая попона и седло на этом красавце стоили едва ли не больше, чем сам конь. А вот при взгляде на всадника, оседлавшего этого чудо-коня. Додолю стало тяжело дышать, и его покрыл липкий пот. Позже он не мог припомнить, во что был одет всадник, и был ли он вооружен. Одно запечатлелось в памяти Додоля – неестественно белое лицо всадника, обрамленное космами белоснежных волос. Лицо, похожее на маску – или это была маска, искусно повторяющая лицо? И еще одно запомнил Додоль: у этого страшного всадника не было глаз. Только черные проваленные глазницы, за которыми была устрашающая пустота.