Абсурдность господствующих сейчас представлений об отношениях Руси с Западом лучше всего видна, если сравнить их с тем, как оценивали ситуацию наши предки. Когда Иван Грозный начал войну с Ливонией, его духовник (кстати, уроженец Новгорода) Сильвестр настаивал на том, чтобы «вместо того, чтоб воевать с христианами, слабыми, безвредными, лучше воевать с неверными, беспрестанно опустошающими границы государства» (Соловьев, СС, т. 3, с. 507). То есть еще в XVI веке даже представители православной церкви не считали католическую Европу врагом Руси. Еще более странно слышать подобное утверждение от новгородца. Это ведь его родной город якобы спас Александр Ярославич от нашествия «ливонских рыцарей».
Оценивая внешнюю политику Московского государства времен царствования Ивана Грозного, Соловьев делает следующий вывод: «Более других могущества Москвы должно было бояться самое слабое из соседних государств – Ливонское: действительно, при сильной потребности иметь непосредственное 7 сообщение с Западною Европою, иметь гавани на Балтийском море взоры московского царя необходимо обращаются на Ливонию, добычу легкую по ее внутреннему бессилию» (СС, т. 3, с. 483).
Еще называя своим царем Крымского хана, Москва не считает Ливонское государство серьезным противником и даже не считает нужным общаться с ним на равных.
Самый большой почет во времена Ивана III и его сына Василия оказывался крымскому хану, которого Великий князь московский почитал как своего царя и бил ему челом. И это при том, что крымский хан был вассалом турецкого султана, с которым Москва почитала себя на равных. Большим почетом пользовались в Москве послы австрийского императора. Такое же отношение было к представителям Польско-Литовского государства при короле Казимире. С этими государями московский князь держался на равных. Зато Швецию и Ливонию данники крымского хана просто не замечали. С этими странами Москва не допускала даже непосредственных отношений. Послы этих стран должны были сноситься не с Москвой, а с ее наместниками в Новгороде и Пскове. От ливонцев требовали, чтобы они называли Великого князя московского царем и обращались к нему в форме челобитья – как будто его подданные.
Может быть, за триста лет, прошедших после «Ледового побоища», Ливония ослабла, а Московская Русь, вобравшая в себя Новгородскую землю и Владимиро-Суздальское княжество, накопила сил, и бывший грозный противник стал ей не страшен? Нет. Ливония за эти годы тоже набралась сил. Выросли новые каменные крепости и замки. Города окружили себя каменными стенами. Теперь магистр Ливонского Ордена может собрать не сотню рыцарей и пару тысяч плохо вооруженных аборигенов, а огромное войско: в 1480 году он приводит под Псков, по свидетельству Ливонской хроники, стотысячное войско. Это в пять раз больше, чем – по традиционной версии – выставили ливонцы против русских во время «Ледового побоища»!