– Конечно существуют, – согласился Серафим. – Было бы болото, а черти всегда найдутся.
После обеденного перерыва начались прения по докладам. Большинство работников радио «Свобода» уселись подальше от президиума и, подремывая с открытыми глазами, принялись мирно переваривать содержимое своих желудков. Некоторые пошли на галерку, где можно спать с закрытыми глазами. А активисты записались выступать в прениях. Самьм активным был Остап Оглоедов.
Выйдя на трибуну, Остап, как полагается работникам умственного труда, слегка сстулился под тяжестью своих мыслей. Потом он гордо тряхнул своей львиной гривой. Стригся он раз в год, что придавало ему творческий вид и сводило с ума некоторых женщин. Подобно библейскому герою, у которого вся сила была в волосах, он повел лапой по своей рыжей шевелюре, как по источнику вдохновений, и затем приступил к делу.
Говоря со сцены, Остап был подлинным артистом. Он играл лицом, голосом, жестами, чем угодно. Он говорил горлом, носом и, как чревовещатель, желудком. Объектом своего выступления он избрал модернистический формализм в искусстве и попутно рассказал несколько сальных анекдотов. Это разогнало скуку в аудитории, и Остапу дружно аплодировали.
Покончив с выступлением, Остап вышел отдохнуть в коридор и наткнулся на Бориса Руднева.
– Знаешь последний анекдот? – сказал Остап. – Звери в зоопарке собрались и тоже обсуждают формалистические уклоны в искусстве. В общем, постановили сделать выговор следующим товарищам: воробьям – как безродным космополитам, жирафам – за технический конструктивизм, а павианам – за голый формализм. Здорово?
– Забавно, – согласился Борис.
Рядом с ними за маленьким столиком сидела миловидная девушка в накинутой на плечи меховой шубке. Она регистрировала участников конференции и давала справки. В таких случаях на это место обычно садят цветочек, который покрасивее.
– Это наша монна Нина, – подмигнул Остап. – Нравится? «Если она накинула шубку, наверно, фигура плохая, – автоматически подумал Борис. – Или еще что-нибудь не на месте».
Словно угадав его мысли, девушка встала, прошла в зал заседаний и через минуту вернулась. Фигура у нее была прекрасная, и все остальное было не только на месте, но и в приятном изобилии.
– Сейчас мы это оформим, – шепнул Остап. – Нина, познакомьтесь – это Борис Руднев.
Вопреки всем правилам вежливости монна Нина продолжала сидеть, не поднимая глаз от бумаг. Но Остап не сдавался:
– Нина, это тот самый Руднев, который написал «Душу Востока».
Монна Нина молчала, словно она глухонемая, и делала вид, что она очень занята своими бумагами. На ее лице играла тихая мечтательная улыбка. Как у «Монны Лизы», эта улыбка принадлежала всем вместе и никому в отдельности.