У памятника Ленину, где Ильич доверчиво протягивал руку в сторону проходной, указывая, по-видимому, труженику дорогу к рабочему месту – чтобы, не дай бог, кто не заблудился, – собралось некое подобие импровизированного митинга. На постамент выходили профсоюзные лидеры, чтобы сказать дежурные слова о тяжелом положении рабочих на заводе. Все эти горячие выплески давно были до боли знакомы Турецкому по газетным статьям, информационным программам и интереса не представляли.
– Вы все понимаете, какое значение для нашего города имеет завод, – разорялся очередной выступающий. – Если нам не платят зарплату, если нет денег для социальной поддержки, значит, большей части населения Новогорска просто нечего есть, значит, дети не могут получать нормальное образование, значит, наши пенсионеры голодают. До каких пор мы будем терпеть такое унижение! И дело не в руководстве завода. В конце концов, контракты с заказчиками заключаются, оплачиваются вовремя. Куда же идут деньги, где они оседают, в каких карманах? Виновата сама система. А ее ни директор, ни бухгалтер поправить не в силах. Наш профсоюз ставит на повестку дня вопрос об отставке Президента. Долой коррумпированное правительство!
Из толпы раздались жидкие крики поддержки. По всему было видно, что аппетиты заводчан так далеко не распространялись, а все, чего они хотели, – выговориться какому-нибудь начальничку поближе, поплакаться в жилетку собственному князьку. Толпа явно ожидала Лебедева. Турецкий тоже решил: «раз пошла такая пьянка» – познакомиться с директором в неформальной обстановке, поглядеть, что он за птица, заодно станет понятным, на какую приманку эту уточку можно ловить.
Новенькая «девятка» лихо припарковалась почти к самому турникету проходной. Из нее вывалилась пара бритых самцов, как две капли воды похожих друг на друга. «Близнецов они, что ли, набирают в охранники, – отметил Турецкий, по привычке вглядываясь в лица. – Таких однояйцевых вряд ли с одного раза запомнишь». Следом за своими ребятами из машины выкарабкался и хозяин – вальяжный, солидный мужчина в непривычном для этих мест кашемировом тонком пальто, крупных очках и очень привычной для Сибири, но совершенно неуместной в данном гардеробе ондатровой шапке. Он долго здоровался с кем-то, жал руки, приветствовал.
– Все понимаю, – без лишних слов обратился Лебедев к аудитории. – Все, дорогие наши господа-товарищи, понимаю! Но вы же видите, ничего в данный момент сделать не могу. На заводе несчастье. Последние два месяца мы работали на перспективу, но нелепый случай в один миг сжег наши денежки. Да что там денежки… – Директор махнул кулаком, в котором была зажата шапка, и замолчал, словно сдерживая слезы.