– Она… У друга… Я сейчас… Позвоню… Он принесет.
– Кому еще понадобилась пленка? Отвечай!
– Мы продать ее хотели. Иностранцам.
– Жлобина, – плюнул Сабашов.
Через полчаса следователь сидел в наушниках, выгнав парня и его такого же сопливого товарища-бизнесмена за дверь, и прослушивал репортаж о последнем матче любимого «Чкаловца». Он с детства любил хоккей, считая за счастье отхватить на память выброшенную за борт шайбу. Хоккей тогда только-только пришел в их город, и лихие парни в круглых вязаных нездешних шапочках казались пришельцами из другого, заманчивого мира, который не знал войны, безотцовщины и финок в вонючих подъездах. Хоккей был для него пропуском в рай, в оазис понятных, честных и красивых отношений настоящих мужчин.
Сабашов внимательно прослушал первый и второй периоды, и вот она – роковая пятая минута третьего. Да, конечно, как он сразу не догадался – был удален с поля нападающий «Чкаловца», известный забияка Валеров, за минуту до трагедии. Он сидел на скамейке штрафников. Там и принял смерть.
– Что за свист?! Я не понял, кто-то забил, что ли? Мне отсюда не видно. А, нет, это… это… Спа-а-а!…
Вот он, последний крик журналиста Димы. Сердце Сабашова сжалось. Пожалуй, на сегодняшний день пришлось слишком много эмоций для его барахлящего клапана. Следователь поднялся. Столько проблем из-за одной-единственной пустяковины. На лестничной площадке нервно курил звукооператор.
– Хоть бы погибшего постыдился, – надевая варежки и не желая протягивать на прощание руки, сказал Сабашов парню.
Совсем стемнело, когда Сабашов добежал до дома Савельевой. Снова вспомнилась некстати сестра жены, живущая напротив, поэтому, еще не добежав до дома, Сабашов поднялся на цыпочки, чтобы идти неслышно.
Но на крыльце Сабашов наткнулся на тоненькую фигурку, которая застыла у освещенного изнутри окна, поеживаясь под белой паутиной шали.
– Замерзнете, Елена Георгиевна! – вежливо откашлялся Сабашов.
– Думаю, каким, должно быть, ярким кажется этот серый вечер моим детям.
– Может, в дом зайдем? – Сабашов неловко прикоснулся к плечам женщины, желая закрыть это хрупкое тело от навалившегося мороза. – Вы из школы?
– Да. Только вернулась. Я председатель похоронной комиссии, – виновато улыбнулась она.
Они долго сидели на кухне. Елена Георгиевна потчевала Сабашова чаем с малиной, была необыкновенно хороша, разгорячена, словно ее основным косметологом был сибирский мороз, подливала чай, подкладывала варенье и много складно говорила. Совсем не похожа была на себя давешнюю.
Она ни разу не коснулась темы катастрофы, о муже тоже не вспоминала и так ловко лавировала в беседе, что Сабашов, обескураженный, так и не сумел спросить того, ради чего он зашел сюда. Впрочем, ему было хорошо и покойно здесь. Только мысль о глазке в двери напротив савельевской грызла червячком.