— Я знаю, — кивнула Камилла.
— И все-таки мы привязываемся к людям. А Сюзанна, все ее… — Жандарм смолк, заметив, что к ним, опустив голову и нахмурившись, приближается Лоуренс.
— Вы хоть там ничего не трогали? — озабоченно спросил жандарм.
— Ваш коллега с меня глаз не спускал.
— Что скажете?
— Похоже, тот же зверь. Точно утверждать не могу.
— Огромный волк? — осведомился жандарм, прищурившись и настороженно вглядываясь в лицо Лоуренса.
Тот нахмурился, потом, широко расставив большой и указательный пальцы, сказал:
— Очень крупный. Между клыком и заостренным коренным зубом — вот сколько. Надо бы уточнить. Следы зубов на плече и на горле. Наверное, она не успела выстрелить.
По ухабистой дороге, трясясь и подскакивая, к ним приближались две машины.
— Вот эксперты, — показал на них жандарм. — А во второй — врач.
— Пойдем отсюда, — предложил Лоуренс, обняв Камиллу за плечи и легонько встряхнув. — Нам здесь нечего делать.
— Я хочу поговорить с Солиманом. Он заперся в туалете.
— Если кто-то заперся в туалете, с этим ничего нельзя поделать.
— Все-таки я к нему пойду. Он там совсем один.
— Я жду тебя у мотоцикла.
Камилла вошла в мрачный, погруженный в тишину дом, поднялась на второй этаж, остановилась перед запертой дверью.
— Соль, — тихонько позвала она, постучав.
— Валите все отсюда, придурки! — прорычал молодой человек.
Камилла удовлетворенно покачала головой. У Сюзанны — достойный наследник.
— Соль, я не прошу тебя выйти оттуда.
— Ну и катись!
— Для меня это тоже большое горе.
— Да твое горе — ничто! Ты слышишь? Ничто! Что ты сюда приперлась? Ты не имеешь права здесь быть, ты ведь ей не дочь! Вали отсюда, черт тебя возьми! Слышишь, вали!
— Конечно, мое горе с твоим не сравнить. Я просто любила Сюзанну, и все.
— Ага! Вот видишь! — заорал Солиман.
— Я просто чинила водостоки и взамен брала у нее овощи и виноградную водку. Что до тебя, то мне плевать, если ты на всю жизнь поселишься в уборной. Ничего, будут тебе ветчину под дверь подсовывать.
— Именно так! — крикнул Солиман.
— Значит, дело обстоит так. Ты, Соль, навеки поселился в туалете. Полуночник безвылазно сидит в овчарне, а Бютей — в своей хибаре. Все сидят по местам, никто никуда не выходит, а овцы дохнут, поскольку им ничего больше не остается.
— Да насрать я хотел на эти чертовы пучки шерсти! Безмозглые твари!
— Полуночник уже старик Он не только не хочет никуда выходить, он сидит без движения и ни с кем не желает разговаривать. Он словно одеревенел и стал похож на свой посох. Нехорошо, если он превратится в развалину и придется отправить его в дом престарелых.