Они выбрались к Дону-реке, присмотрели чей-то легкий стружок на причале и так добрались к Азову речным путем.
В этот день Азов-город узнать нельзя было. На Ташканской стене стояла, засучив рукава, крупная баба с подоткнутым подолом. Она покрикивала, размахивая большими и сильными руками, измазанными глиной:
– Бабоньки! Милые, хорошие! Наваливайтесь погорячее, месите глину покруче, подносите, голубоньки, известь да воду, выкладывайте камни на стены один к одному, поскладнее! Всем нам стоять здесь насмерть!
Все восемьсот казачьих женок, что муравьи, облепили стены крепости. Заделывали дыры, подновляли каменные зубья на стенах. С особым старанием крепили плоскими камнями площадки для пушек, бойницы.
Казачата возили на телегах камни из ближнего карьера. Камни сбрасывали на землю, грохотали – за Доном слышно. Пот лил по казачьим лицам, коромысла потрескивали у баб на согнутых плечах. Кипит работа, спорится!
– Бабоньки! – кричит Ульяна Гнатьевна со стены. – Соколики рода бабьего, пошевеливайтесь! Тяните, бабоньки, песню повеселее да погромче.
Затянули:
Ну, и глупые князья-бояры,
Глупые, неразумные!
Ну, когда-то сроду красно солнышко
Ну, когда детей родит?
Ну, когда б видать, батюшка светел месяц,
Ну, когда детей кормил?
Ну, когда-то сроду часты звездушки
Они детей нянчили?
Породила меня, добра молодца,
Родимая матушка,
Вскормил, вспоил добра молодца
Мой родимый батюшка!
И понеслась звонкая казачья песня далеко за Дон, в степи просторные, раздольные, ковыльные, А ей, песне той, будто в ответ, со сторожевых казачьих постов, с курганов понеслась навстречу другая песня:
Как и жил-то был Микита, небогатый человек,
Небогатый он жил, не убогий слыл…
Вот он грамоту учил, сам на улицу ходил,
Сам на улицу ходил да все шуточки шутил,
Да все шуточки шутил, все не маленькие:
Кого за руку возьмет – руку прочь оторвет,
Кого в голову ударит – голова с плеч отлетает…
А казачата свое, звонко, голосисто тоже знай выводят:
…Он разбил-то, разбил стену каменную,
Он убил-то, убил змея лютого…
По-иному в родных краях звучит, летит песня донская, за душу берет. И ввысь она быстрой стрелой, легкой птицей поднимается, по степям, пригладив белый пух ковыля, мягко стелется, по реке плывет пышной белой лебедью.
Песни донские широкие и привольные, как степи, глубокие, как моря синие, спокойные и бурливые, просторные и безбрежные, как далекие океаны, безграничные, как само голубое небо, под которым уже не раз саблями и кровью писалась живая история Дона.
Песни над Азовом перекатывались, что говорливые волны на море, от одного края к другому.