– Лева! По-моему, тебе нужно немедленно сюда приехать! – звенящим от возбуждения шепотом сообщил он в трубку. – Рыбка клюнула! Причем самым неожиданным образом. Сюда приехал грузовик с цистерной. Такой солидный грузовик, цистерна ярко-оранжевая, и надпись черным на боку – чего-то вроде фенилдиметил-этилфтолат. На самом деле у меня язык не выговорит, что там написано. Не помню, чтобы я когда-нибудь увлекался органической химией…
– Ладно, это неважно, – перебил увлекшегося друга Гуров. – Дальше.
– А дальше наш подопечный вышел из дома, можно сказать, в одних подштанниках и залез в кабину этого грузовика. И о чем-то минут десять базарил с водителем. А потом тот погнал его переодеться…
– Откуда ты знаешь?
– Уловил обрывок разговора, когда объект открыл дверцу, – объяснил Крячко. – Водила сказал: "Только не копайся там!" Они явно куда-то намылились. Если что, я двигаюсь за ними, по дороге свяжемся.
– Все понял, – сказал Гуров. – Еду.
Он с виноватым видом обернулся к Марии.
– Может, захватишь с собой свечку? – ехидно спросила она.
Давыдов в глубокой задумчивости мерил шагами свой кабинет, точно зверь, запертый в клетке, – раз за разом, пять шагов вперед, пять шагов обратно. Ему было так тошно, что хотелось повеситься. Последние дни его проходили в постоянном кошмаре. Он начисто потерял способность спать. Те ужасы, что мерещились ему бессонными ночами, невозможно было вынести. Не выдержав, он пил снотворное, но оно помогало ненадолго – в коротком забытье ему опять начинали мерещиться кошмары, и Давыдов вскакивал, точно пронзенный жестокой болью. Жена волновалась, но она даже предположить не могла, что мучит Давыдова. Она была уверена, что все его переживания связаны с делами фирмы. О Савелии она вообще не переживала – он ей никогда не нравился. Конечно, она сочувствовала семье погибшего и признавала, что случай крайне неприятный, но Давыдов видел, что ее больше беспокоит машина, которая теперь нуждалась в ремонте. Она не знала, какие муки совести испытывал Давыдов, и просила его успокоиться. Но выполнить эту просьбу он не мог, хотя за капельку покоя он, не торгуясь, заплатил бы сейчас сумму не меньшую, чем вытянул из него Павел.
Однако покоя ему не давали. Бесконечно вызывали то в милицию, то в прокуратуру, то в ГИБДД, задавали одни и те же вопросы, недоверчиво заглядывали в глаза, совали на подпись бумажки. Он держался, но чувствовал, что находится уже на пределе. К счастью, на какое-то время Павел совершенно не давал о себе знать. Если бы не это, Давыдов бы точно сорвался.