Он с утра до утра мучился, пытаясь понять, с чего это вдруг его жизнь превратилась в ад. Где он пропустил тот едва заметный поворот, когда сбился с дороги? Не иначе сам дьявол указал ему тогда в уличной толпе на Павла. "Вот он, спеши к нему!" – злорадно шепнул он.
Давыдов без конца вспоминал студенческие годы, свою давно распавшуюся компанию. Кто мог тогда подумать, что из открытого, надежного парня Павел превратится в такое чудовище?
Впрочем, что-то такое можно было заметить в нем и тогда. Просто услужливая память выбрасывала из головы все плохое. Но вот однажды в одну из бессонных ночей Давыдов вспомнил случай. Студентами они отдыхали далеко от Москвы, на Волге. Был среди них один неуклюжий паренек, один из тех неудачников, что в любой компании становятся мишенью для насмешек. Сейчас Давыдов даже не мог вспомнить его имени. На него никто не обращал внимания, хотя сам он, как тогда говорили, сох по одной очаровательной студентке. Не он, впрочем, один. Давыдов уже не помнил ни имени ее, ни лица, но ощущение влюбленности в эту красавицу припомнил без труда. Кажется, ее сердце удалось покорить именно Павлу. Он тогда был неподражаем. И так случилось, что в те дни он спас утопающего. На глазах у растерявшейся компании, с небрежной лихостью он вытащил из воды потерпевшего – того самого недотепу, чье имя Давыдов никак не мог вспомнить. Павел тогда вернулся в Москву в ореоле славы героя и победителя. Но только сейчас Давыдов извлек из памяти то, что тогда казалось не особенно важным и даже смешным. Он вспомнил, как все последующие дни Павел изощренно и неотступно издевался над парнем, которого спас, как унижал и высмеивал его на глазах у всех. Похоже, его уже тогда мало волновала чужая боль. И студентом он, кстати, был неважным, потому-то так быстро исчез потом с горизонта.
Но одновременно к Давыдову пришло осознание того, что он и сам-то был немногим лучше. Был и остался. Не зря чаще всего Давыдову мерещится теперь лицо Савелия, как всегда, спокойное и рассудительное, но отныне в глазах его вечный упрек и осуждение. Как ни крути, а это он, Давыдов, убил близкого себе человека. Пусть не сам убил, но руку убийце после этого пожал, а это еще хуже. И тут не оправдаешься тем, что тебя загнали в ловушку. Он мог кричать, звать на помощь, мог поступиться своим шатким благополучием.
Голова Давыдова просто лопалась от напряжения. Мысли теснились в ней, как льдины, скопившиеся в самом узком месте вскрывшейся реки, опасные грязные льдины с рваными краями. У него было только одно оправдание – дети. Отправиться сейчас в тюрьму означало бросить их на произвол судьбы, и на это Давыдов пойти никак не мог. Правда, разум подсказывал ему, что он просто оттягивает момент расплаты, которая потом будет значительно горше, но и тут Давыдов не мог ничего поделать. В подобной ситуации доводы разума не кажутся убедительными.