Похоже, что он играет наверняка. Узнал, но не боится, хорошо замаскирован и может поиграть со мной в кошки-мышки. Пока мои данные – воспоминания, ощущения, приметы, предположения – все это, как говорит Галка, не для прокуратуры. Акул не ловят на удочку – нужен гарпун.
Может быть, мне даст его Одесса или Москва?
Долго ждать не приходится. К столу подходит официантка и, нагнувшись ко мне, тихо спрашивает:
– Вы товарищ Гриднев Александр Романович?
– Так точно.
– Капитан вас просит подняться к нему на мостик.
– Интересно, зачем это вы ему понадобились? – неожиданно любопытствует Сахаров.
Я мгновенно импровизирую:
– Так ведь это наш старый одесский знакомый. С его помощью мы и получили эту каюту. Ведь билеты на круиз давно распроданы.
– Я знаю, – тянет Сахаров. – А как зовут вашего капитана?
– Невельский Борис Арсентьевич. Старинная родовая фамилия русских мореплавателей и землепроходцев.
Хорошо, что я предусмотрительно узнал имя и отчество капитана. Но с какой стати Сахаров спросил меня об этом? Проверить? Поймать на сымпровизированной выдумке? Пожалуй, когда я уйду, он с пристрастием допросит Галку. Ничего, она вывернется.
Я подымаюсь на капитанскую палубу, припоминая все сказанное за столом. Ничего особенного. Мелочи, нюансы. Например, демонстративное подчеркивание своего незнания Одессы, его интерес к нашим переживаниям в одесском подполье, но, может быть, мне только это показалось. Ладно, подождем.
Капитан выходит навстречу мне к верхнему трапу.
– Скорее в радиорубку, – торопит он. – Вас уже ждут.
Меня действительно ждет у радиотелефона в Одессе Евсей Руженко.
– Долго же ты добирался из ресторана. Минут десять жду, – ворчит он.
– Да, но, сам понимаешь, я не хотел показать Сахарову, что спешу к телефону. Тем более это его, кажется, заинтересовало.
– Сахаров – это воскресший Гетцке?
– Есть такая думка.
– Подтверждается думка. Донесением Тележникова секретарю подпольного райкома.
– Какого Тележникова?
– Ты же в его группе был. Седого не помнишь?
– Седого забыть нельзя. Забыл, что он Тележников. Старею. Так о чем донесение?
– О двух гранатах. Не наша граната убила Гетцке.
– Я это знаю.
– Тележников уверен, что нам вместо Гетцке подсунули другого.
– Это я тоже знаю. Меня интересует его досье.
– Досье нет. Или его вообще не было, или его изъяли заранее, еще до отступления.
– Я так и предполагал. Что же удалось узнать?
– Мало. Нет ни его фото, ни образцов почерка. Ни одной его записки, ни одного документа, им подписанного. Со свидетелями его деятельности тоже не блеск. Никто из попавших к нему в лапы не уцелел. Хозяйка квартиры, где он жил, бесследно исчезла во время отступления последних немецких частей из Одессы. Осталась в живых лишь ее дочь, находившаяся в то время у родственников в Лузановке. Ей было тогда десять лет, и многого она, естественно, не запомнила. Помнит красивого офицера, хорошо говорившего по-русски, нигде не сорившего и даже пепел от сигарет никогда не ронявшего на пол. Вот ее собственные слова: «Он курил только безмундштучные сигареты, курил медленно, любуясь столбиком пепла. Как-то подозвал меня и сказал: „Смотри, девочка, как умирает сигарета. Словно человек. Остается труп, прах, который рассыплется“. Иногда он с мамой раскладывал пасьянсы и даже научил ее какому-то особенному, не помню названия. Кажется, по имени какого-то короля или Бисмарка».