— Ну, грех. Все грешны, один бог без греха. Что же мне после этого с тобой всю жизнь мудохаться? Покаюсь, отмолю — господь простит.
— Блуд — грех смертный, его не отмолишь.
— Это с тобой трахаться — блуд смертный! — закричал Серёжа. — Ты ещё меня учить будешь, дура фригидная! В общем, так: квартира оформлена на меня, ты здесь и вовсе не прописана, так что собирай манатки и проваливай в свою деревню. Музыкальный центр у меня куплен до свадьбы, телевизор мои родственники подарили, так что совместно нажитого у нас только детские вещи. Потом оценим, сколько это может стоить, и свою долю я тебе за полцены уступлю.
— Серёжа, опомнись! У нас же Митрошка!
— Вот и целуйся со своим Митрошкой, а меня — уволь.
— Подумай хорошенько, Серёжа. Та женщина тебе никто, а мы венчаны.
— Повенчаюсь и с этой.
— Да кто ж тебя повенчает при живой жене?
— Повенчают, куда они денутся. Тут откажут — в Москву поеду, там попы покладистые. Заплачу побольше — и повенчают.
— А бог? Его не обманешь. Вот он, смотрит. Сам же не велел на божницу занавески вешать.
— Ты меня ещё будешь православию учить? Дура! Лучше попытайся понять: автобус на Ефимки в полтретьего уходит. Опоздаешь — будешь на автовокзале ночевать.
Митрошка проснулся и захныкал. Шура подошла к сыну, перепеленала. Губы сами шикали успокаивающе:
Шу- шу-шу… шу-шу-шу…
Я Митрошку укушу…
Надо бы покормить сына, но смертельно стыдно обнажать грудь при Серёже. Лучше уж на автовокзале, там люди чужие, им дела нет.
На автобус Шура поспела с запасом. А чего, спрашивается, не поспеть? В чём была, в том и ушла. Забрала Митрошку, а всё остальное бросила. Пусть другая женщина Шуркины лифчики примеряет.
Мать была дома и, увидав Шурку, поначалу обрадовалась.
— В гости приехала? Вот молодец! Давай сюда Митрошку… А Сергей где?
Шура без сил опустилась на лавку, едва не выронив спящего сына, и произнесла чужим, утробным голосом:
— Выгнал он меня.
— Чево?… - Фектя так и застыла с разинутым ртом. Потом вгляделась в помертвелое Шуркино лицо, забрала из расслабленных рук завёрнутого в одеяльце внука, решительно потребовала:
— Ну-ка рассказывай, чего ты там натворила?
— Свят крест, ничем перед ним не виноватая. Это он полюбовницу завёл, а теперь жениться на ней хочет. А мне сказал: убирайся, а то на автобус не поспеешь, будешь на вокзале ночевать с пьяными бомжами.
— Какое жениться, что ты бредишь?! Охолони, да расскажи по порядку, что у вас стряслось…
Но Шурку было не остановить. Понеслись горячечные, бредовые речи, в которых раз за разом помялось: «Кто же я теперь буду?… разведёнка… мужем выгнанная на вокзал, хуже шлюхи… Жалела, ухичивала, кормила, а он лахудру нашёл, от живой жены жениться хочет, на вокзал выгнал…»