Рандлевскому отвели комнату в другом конце дома. Филипп натопил от души, Матрена взбила высокую перину. Но гость не спешил ложиться. До глубокой ночи старые товарищи сидели в кабинете Нелидова и говорили приглушенными голосами. Софья не дождалась Феликса и на этот раз ушла спать одна. Правда, ее одиночество поспешил разделить верный друг Зебадия. Ему не хотелось мерзнуть на своей вытертой подстилке, и он поскорее забрался в кровать своей хозяйки.
На другой день солнце светило ослепительно ярко. Свежий воздух, мороз и тишина звали гулять. Нелидов, Софья и Рандлевский двинулись в парк. В лучах яркого зимнего солнца, блестевшего на снегу, Софье ее прежние страхи показались не такими чудовищными. Она решила, что за всем этим кроется какое-то недопонимание, неясность, нечто, что скоро прояснится, и тогда все войдет в прежнюю колею.
– А что это, неужто пруд? – прищурился на солнце Рандлевский. – Как тут чудно!
Он быстро побежал по льду и потопал ногами.
– Как славно замерзло! И как прозрачно, при желании можно и рыб видеть!
– Полно, разве их можно увидеть подо льдом? – удивился Нелидов.
– Но лед чудо как хорош! Прямо просятся коньки! Вы катаетесь на коньках? – Леонтий обратился к Софье.
Выяснилось, что Софья любит кататься на коньках, а Нелидов не умеет вовсе. Удивительно, но на чердаке дома нашлась одна пара коньков, и Софья поспешила их обновить. Поначалу ее движения были неловки, но скоро она освоилась и стала довольно быстро и плавно кружить по льду. Нелидов и Рандлевский хлопали в ладоши от восхищения. На следующий день молодые люди снова пошли гулять, на этот раз Софья сразу взяла коньки, привязала их к ботинкам и принялась чертить фигуры на льду пруда. Мужчины немного постояли, замерзли и пошли гулять вокруг. С того дня Софья каждый день каталась на пруду, но теперь ее сторожил Филипп Филиппович. Иногда он, как цапля, стоял на одной ноге, той, что деревянная, так теплей.
– Только Филиппыч может часами с Соней стоять! – смеялся Нелидов.
А Софья в маленькой пушистой шубке, с муфтой, в меховой шапочке и широкой юбке все кружила и кружила, каждый день, до изнеможения. В этих движениях она находила усладу и успокоение. И так же по кругу вертелись тревожные мысли в ее голове. Но не находили ответа. Страх сменялся надеждой, сомнения – уверенностью, любовь – подозрением. Коньки визжали, а мысли летели и кружили, как снег.
Однажды Софья собралась на пруд уже после обеда, когда начали сгущаться сумерки. Надевая перчатки, она вошла в гостиную, где Рандлевский, нахохлившись в углу в кресле, одиноко коротал время с книгой.