– Как славно, что вы любите театр! – Баронесса налила собеседницам душистого чая и продолжила: – В Гельсингфорсе тоже есть театр, оперная и драматическая трупа, но с Петербургом не сравнить. Поэтому мы, когда приезжаем в столицу, всегда абонируем ложу. Не желаете ли присоединиться к нам в ближайшее время?
Баронесса понравилась девушке сразу же. Ее подкупила искренняя приветливость, живой интерес, который проявляла Аглая Францевна к Елизавете Дмитриевне. В глубине души Маша очень боялась, что эта встреча заставит мать еще больше страдать от нынешнего унизительного положения, но баронесса так ловко и дружелюбно вела беседу, что Стрельниковы ни на одно мгновение не почувствовали себя неловко. Генрих, поначалу молчавший, заулыбался, стал шутить и вдруг оказался чрезвычайно мил. Нет, даже не мил, а просто необычайно хорош! Вот удивительное лицо у человека. Оно может быть совершенно бесстрастным, вроде как безжизненным, почти как маска, или в одно мгновение меняется и преображается. Словно наполняется изнутри некоей странной красотой, а потом точно меркнет. Маша начала вглядываться в лицо нового знакомого. Он поразил ее, но эта необычайная подвижность и изменчивость пугали и настораживали своей необычностью. Да, Корхонэн, должно быть, неординарный человек!
Возвращаясь домой, Елизавета Дмитриевна неожиданно для дочери вдруг всплакнула. Жалость к себе, обида на несправедливость судьбы не давали ей покоя. Ах зачем, зачем она не послушалась родителей, зачем пленилась чувством, забыв о рассудке? Маше стало обидно за отца. Она любила его, хотя и понимала, что для матери это был явный мезальянс.
На другой день поутру Маша проснулась со странным чувством. Это была неведомая, беспричинная радость. Ей почему-то хотелось прыгать и петь. Такое она испытывала, пожалуй, только в детстве. Девушка подивилась, куда ушли гнетущая тревога, страхи, которые одолевали ее в последнее время? И впрямь, чего печалиться впустую! Она закружилась по комнате. Длинные волосы, развевающаяся тонкая сорочка, сияющие глаза – такой и застала ее мать.
– Ты сегодня точно птичка поешь! – засмеялась Елизавета Дмитриевна. – А вот смотри, уже принесли от баронессы.
В руках у матери снова был конверт со знакомым почерком. Баронесса и Генрих приглашали Стрельниковых вечером в Александрийский театр, где они абонировали ложу. Маша даже запрыгала и захлопала в ладоши, так редко ей выпадало такое счастье. А следом посыльный принес изысканный букет камелий, при виде которого у обеих Стрельниковых перехватило дыхание.