Нет, на этот раз он был устало спокоен, предупредителен: маленькая просьба насчет подмены дней – я, если согласна, отдаю ему свой четверг владения залом – он мне среду. И длинное усталое объяснение: договорился с фокусником о концерте для младших школьников, но тот может только по четвергам.
Разговор длился несколько мгновений, – он стоял передо мной, машинально продолжая накручивать на палец локон, – чей, о Господи? – потом поблагодарил подчеркнуто сердечно, кивнул и засеменил косой своей походочкой к выходу. Посвистал и вдруг негромко запел на испанском. Я ускорила шаги и догнала его на выходе.
Несколько минут нам было по пути, мы шли по дорожке мимо цветущих кустов олеандров, и он напевал эту тревожную, скачками, мелодию – как будто сочинил ее кто-то, кто поднимался вверх по обрывистой тропке. Я шла рядом.
– Что ты поешь? – спросила я.
– Так, песня одна. Старинная испанская песня.
– А как это переводится на иврит? – спросила я.
– Слушай, – сказал он, усмехнувшись, – какая разница? Разве можно перевести с родного языка на другой так, чтобы хоть приблизительно передать – как ты это чувствовал и слышал в детстве, как ты это представлял себе?
Я промолчала.
– Ну ладно, – сказал он, – в общих чертах: это старинный напев о том, как испанский гранд выезжает на охоту стрелять кабанов. А в его владениях они уже не водятся, понимаешь? Остался последний кабан. И вот его загоняют, и он бежит, он бежит – последний кабан в этих лесах, в лесах Понтеведра – это на севере Испании, – он бежит, и он смертельно ранен в бок.
– И что же? – осторожно спросила я.
– Ничего, – сказал он, – больше ничего. Он бежит со смертельной раной в боку – последний кабан из лесов Понтеведра.
– И все? – спросила я. – Об этом песня?
– Об этом, – ответил он, усмехаясь. – У нас в Испании длиннющая «канте хондо» может состоять из трех фраз о том, как тебя бросил возлюбленный и как болит твое сердце.
– Правда, – согласилась я. – Перевод – всегда потеря.
Несколько мгновений мы еще молча шли рядом вдоль высоких кустов олеандров.
– Это песня о родовом проклятье, – вдруг сказал Люсио. – О проклятье моего рода.
Я покосилась на карлика. Сейчас начнет врать, поняла я. Кажется, Таисья именно об этом меня и предупреждала. Ну что ж, валяй, коллега, выворачивай карманы…
– Глубокая рана в боку – вот наша смерть, – сказал он просто. Забавно переваливаясь, он шел вдоль кустов, отводя рукой ветви. – Один из моих предков на охоте преследовал вепря, в азарте погони оторвался от остальных и пропал. Нашли его через день, мертвого, со страшной раной в боку – очевидно, от кабаньего клыка. Судя по кровавому следу, он долго полз, выполз на поляну и умер от потери крови…