Ирине казалось, что она вернулась из экспедиции совсем другим человеком. Она снисходительно вспоминала о самой себе до отъезда. Прежняя Ирина казалась ей нестоящей, даже глуповатой девчонкой. Она блуждала в тумане, вместо вещей различала неясные очертания, вместо слов слышала невнятный шепот, о чем-то догадывалась, но ничего не понимала ясно. Но теперь завеса рассеялась, и мир предстал перед ней во всем великолепии: отчетливый, многообразный и захватывающе интересный!
По пути в Москву Ирина все время думала об этом переломе и мысленно про себя готовила два отчета: один предназначался для матери, другой – для Толи Тихонова. Она хотела рассказать ему во всех подробностях о рождении новой Ирины.
Но Толя не дал ей говорить. Он мгновенно уловил суть дела, задал два-три вопроса и сказал, усмехаясь:
– Отчаянная голова этот Маринов. Прет напролом, ни на что не глядя. Чегодаеву придется переписывать весь первый том. У Геннадия Аристарховича тоже пострадает глав шесть.
– Но им нечего возражать. Все так ясно, – твердила Ирина.
– Ах, Ирочка, не надо быть наивной. Всегда найдется, что возразить. Фундамент платформы – сплошные потемки. Какой он там, в недрах, никто не видел. Выдумывай что угодно.
– Но я не выдумываю, я видела своими глазами, я фотографировала! – возмущалась Ирина.
А Толя посмеивался:
– У тебя женская логика. Ты влюбилась в Маринова и поверила ему. А как только разлюбишь – сразу поймешь, что он ошибается.
Ирина сердилась, а Толя смеялся. И на этом их споры кончались.
Толе тогда было двадцать шесть лет – для научного работника немного. Но уже с юношеских лет он пользовался репутацией будущего светила. И к двадцати шести годам имел на своем счету десятка полтора печатных трудов. Его работы были скромны, написаны хорошим языком, науку не переворачивали, но и не вызывали сомнений. А охотнее всего Толя выступал с итоговыми докладами, писал хвалебные рецензии и популярные статьи «О происхождении гор и материков».