— У тебя снимок на столе. По-моему, я с ней не встречалась, прости.
— Не встречалась, да? Может, и к лучшему. Вы бы друг друга возненавидели. Она тоже в молодости была налоговым инспектором, в Эссене, в Германии. Очень шумная. Боюсь, тоже пьяница. И когда я был маленьким, она мне перед сном рассказывала про жизнь между войнами. Деньги стоили все меньше, пока не превратились просто в бумагу, на которой напечатаны. Вовсе никакие не деньги. Легендарные тележки с банкнотами. Мне потом снились кошмары.
— Ну, по-моему, это разные вещи.
— Что?
— Здесь не будет никаких тележек с банкнотами.
— Она рассказывала, что это было, как безумие. Люди не верили, что их деньги обесценились. Думали, это заговор, и все другие валюты в мире растут. Первый признак безумия, видишь ли — ничего не изменилось, кроме всех остальных. Все чуточку сходят с ума. Она так говорила. Сколько времени?
Она смотрит на экран.
— Еще немножко осталось.
— Ты с ним говорила?
Она даже не притворяется, что не понимает. С Лоренсом это без толку.
— Нет.
— Может, стоит?
— И что он мне скажет? — Он нетерпеливо вздыхает.
— Выяснишь, если ему позвонишь.
Она не отвечает. Не упоминает про Карла. Кажется, все мечтают, чтоб она поговорила с Джоном Лоу. На секунду ей хочется оказаться дома, в своих четырех стенах, с Бирмой, который согреет ее и ничего не потребует взамен. Но теперь поздно, а здесь хотя бы есть ощущение власти. Иллюзия, как сказал Лоренс, будто можно что-нибудь сделать.
— Я тут думала.
— Увидеться с ним?
— Уйти.
— Откуда уйти? — А затем, когда до него доходит: — Господи. Из Налоговой? Не глупи. Зачем? С каких пор? Что ты еще можешь делать?
— Разводить свиней?
— Анна, не стоит над этим смеяться…
— Почему? Есть и другие способы зарабатывать на жизнь.
— Конечно, — говорит он, но будто сомневается. — Ладно. Конечно, есть.
— Между прочим, не все считают, что это идеальная работа.
— Для тебя она идеальна.
— Нет, — говорит она. — Не идеальна. — И думает: была идеальна. И я была для нее идеальна, но теперь все иначе. Я не тот человек, которым хотела быть.
— Что ж, — говорит Лоренс, неуверенно, мягко. — Если тебе так хочется. Я уверен, из тебя выйдет прекрасная свинарка.
— Спасибо. — Она глядит на экран. — Время.
— Да будет так. Я открою шампанское.
— Никогда его не любила.
— Я знаю. Тогда, может, нам взяться за руки?
— Вряд ли я до тебя дотянусь.
— А я бы очень хотел за что-нибудь подержаться, — говорит Лоренс, голос подрагивает, и только Анна собирается ответить, как понимает, что больше его не слышит. Из кабинетов Налоговой раздаются крики, яростные, возбужденные, будто разразился спор, и за окном бьют колокола Святого Стефана. Мелодичный колокольный перезвон, изменчивый, неизменный. Звон полуночи, древний и темный, как грязь, удар за ударом разносится на мили над Вестминстером и Лондоном.