– Что ж, поделом вору и мука.
Старец Макарий учил своего послушника “умной молитве”, поручал ему переводить и готовить к изданию святоотеческие книги. В 1842 году Александр принял постриг с именем Амвросий, а еще через три года был представлен к посвящению в иеромонаха. Для этой цели он прибыл в Калугу к архиерею, где схватил сильную простуду, отразившуюся на внутренних органах. С тех пор он уже никогда не мог поправиться по-настоящему. Еще через год из-за своей болезни он был признан неспособным к послушаниям, потерял возможность совершать литургию. Отец Амвросий не выносил холода и сквозняков, еле передвигался, страдал от испарины, так что переодевался по несколько раз в сутки, употреблял только жидкую пищу… Однако он всегда был весел и говорил, что монаху лечиться не следует.
Старец Макарий высоко ценил своего ученика, но часто при всех делал ему замечания, сердито выговаривал ему. Однажды кто-то заступился за отца Амвросия:
– Батюшка, он человек больной.
– А я разве хуже тебя знаю? – ответил Макарий. – Но ведь выговоры и замечания монаху – это щеточки, которыми стирается греховная пыль.
Преподобный Макарий еще при жизни понемногу доверял Амвросию принимать людей и исповедовать братию и часто говорил монахам: “Амвросий вас не бросит”. Так он указывал на своего преемника.
Вскоре после смерти своего наставника отец Амвросий перешел на жительство в другой корпус, вблизи скитской ограды. Здесь была сделана пристройка, называемая “хибаркой”, для приема людей. Тяжко страдая от болезни, преподобный Амвросий нес подвиг старческого служения долгих тридцать лет!
С утра и до вечера он принимал посетителей. К нему приходили люди с самыми разными вопросами. Отец Амвросий всегда мгновенно схватывал сущность дела, непостижимо мудро разъяснял его и давал ответ. Для него не существовало тайн: он видел все. Незнакомый человек мог прийти к нему и молчать, а он знал его жизнь, и его обстоятельства, и зачем он сюда пришел. Свои советы и наставления он часто давал в простой и нередко шутливой форме. “Как жить?” – спрашивали его. “Жить нелицемерно, вести себя примерно!” – отвечал старец. Или так: “Жить не тужить, никого не осуждать, никому не досаждать, и всем мое почтение”.
Писатель Евгений Поселянин вспоминал о старце: “Нет слов передать то благодатное ощущение, которое сходило в его присутствии… Если есть в голове какая-то тревожная мысль, неприятное чувство, страх какой-нибудь, сомнение, – только что увидишь его – сняло все как рукой, и на сердце покойно и сладко, точно вошел в Божью ограду, увидел над собою Божий покров. Придешь к нему; уж в дверях, прежде чем переступить порог, встречает его приветливое, веселое, часто шутливое слово; начнешь говорить – и как говорится! Лучше и понятнее, чем самому с собой. Так и чувствуешь, что все он понимает, малейшие оттенки твоей мысли, все изгибы душевные…”