Она представила меня парню лет тридцати. Внешность он имел неброскую, и чем-то даже был похож на «ботаника». Потому Танька и сказала, что мужик он неплохой, – обычно такого, как он, «развести» на что угодно можно.
Мы поболтали с ним, заодно и покушали. Затем парень заплатил за обед и мы, поблагодарив его от всей души, распрощались.
– Некрасиво, наверное, получилось, – почесав затылок, предположила я, – хороший вроде парень, а мы его почти на тридцатник развели.
– Ага, все они хорошие! С ними по-другому нельзя. Мы же, кажется, решили, что сюда деньги приехали зарабатывать?! Вот и давай зарабатывать, а не сопли жевать!
Совесть нас, конечно, мучила, но желание нормально поесть мучило еще больше, а денег на это не было. Поэтому где-то с месяц мы так и питались. Ну, если не каждый день, то, по крайней мере, достаточно часто. То я предупреждала Таньку, куда прийти, то она меня. Мы старались выручать друг друга, как могли.
Через месяц, когда мы получили первую зарплату, надобность в таких уловках отпала.
Как-то утром к нам в дверь постучали. Я выползла, потирая глаза и разгоняя остатки сна, и открыла дверь. На пороге стоял мистер Ли.
– В эмигрэшку надо ехать, карточку делать и регистрацию, – объяснил он свое появление.
Я мысленно похолодела: там будут отпечатки брать, а мои-то пальчики уже засвечены!
Я сказала об этом Ли.
Он, недослушав, перебил:
– Все будет о\'кей! Отпечатки проверяют, только если ты попадешься на чем-то. А так у них и без того работы хватает. Знаешь, сколько девчонок каждый день к ним приходит? Ну, не проверять же их всех без разбора?!
Я немного успокоилась.
Мы приехали в эмигрэшку Кунсана, и я мысленно порадовалась, что здесь меня не знают в лицо. Как и полагалось, у меня взяли отпечатки, записали данные и через пятнадцать минут выдали карточку иностранки.
Где-то с недельку после этого я все-таки боялась, что вот сейчас придут строгие дядечки и арестуют меня снова, но ничего такого не происходило. Постепенно мандраж, связанный с эмигрэшкой, у меня прошел.
Однажды вечером, возвращаясь с работы, я случайно наткнулась на Джерамайю. Почему-то его я была особенно рада видеть. Прав он оказался тогда, когда предупреждал нас, что никому верить нельзя.
– Привет! – хлопнула я его по плечу.
Джерамайя навел резкость в очах и, спустя минуту, узнал меня.
– Привет! – обрадовался он. – Ты вернулась?! Я слышал, тебя депортировали. Ну, рад, что все обошлось.
– Я тоже. А ты опять пьяный? – со смехом спросила я.
– Не-а, я всегда пьяный, – пошатываясь, уточнил он. – Помнишь, я тебе говорил: не верь никому!