Я поблуждал по городу, прежде чем отыскал Рыночную площадь, и изрядно продрог. Здесь было гораздо холодней, чем в Женеве, тротуары покрывала ледяная корка. «У Штиллера» оказался маленьким баром в глубине площади из разряда тех, куда одинокая женщина вряд ли рискнет зайти и где клиенты, прилипшие к стойке, мигом свалятся, стоит их оторвать от стаканов.
У меня было еще полчаса до встречи. Я зашел выпить кофе в соседнее ярко освещенное кафе, где играл на скрипке старичок. Без двух минут восемь я встал, положил на стол деньги и вышел.
После теплого кафе меня охватил холод. Я перешел через площадь и вступил в прокуренный бар. Ко мне обернулись смазанные лица, взяв меня в перекрестье мутных взглядов, но тут же отвернулись и погрузились в созерцание дна своих стаканов, как будто перед ними были не стаканы, а хрустальные шары. Официант, штангистского сложения, с брюшком и белой салфеткой на руке, надвинулся на меня:
— Чего желаете?
Он говорил на рубленом немецком, который я плохо понимал.
— Я хотел бы увидеть Учителя.
Произнося эту фразу, я чувствовал себя крайне нелепо. Этаким опереточным шпионом из фильма Хичкока. Официант оглядел меня. Взгляд психопата, подергивающееся от тика лицо — он тут был очень к месту.
— Идите за мной.
Я последовал за ним, пролагая путь мимо обломков кораблекрушения, уцепившихся за стойку и с трудом удерживающихся, чтобы не свалиться на усыпанный опилками пол.
Официант повернул налево, и мы оказались в маленькой комнатке, заполненной картонными коробками. Склад. Доставив меня сюда, официант высморкался в салфетку и вышел, хлопнув дверью. Я стоял, слегка озадаченный, пытаясь понять, не попался ли я в ловушку. Штабель коробок шевельнулся, я дернулся. Крысы? Из-за штабеля показалась голая, как колено, голова сержанта Бёма. Позади него я заметил очертания двери. Видно, из склада бара есть выход во двор. Сержант буравил меня ледяными голубыми глазками, а его пистолет, хорошо смазанный маузер, был нацелен мне в голову. Я вздохнул:
— Послушайте, я всего-навсего хочу поговорить с вами.
Он тряхнул головой и пронзительным голосом, в котором проскальзывала какая-то умоляющая интонация, осведомился:
— Грег, скотина, на кой ты это сделал?
Сообразив, что он принимает меня за моего брата, я отрицательно замахал рукой:
— Я не Грегор, я его брат Георг.
— Слушай ты, сволота, хватит заливать мне баки! Сперва ты задаешь тягу, поклявшись, что дашь мне о себе знать, а потом после шести лет молчания выныриваешь, как гиацинт в проруби. Они тебя, говнюка, перевербовали, и ты теперь с ними заодно. Ты что, думаешь, тебе достаточно перекроить нос, чтобы обвести меня вокруг пальца?