По приезду пошел Хут на Кафедру Биологии. Выпросил там полведра глистов. Помните таких жирных мерзких аскарид? Их там всегда полно было, первоклашкам их пачками резать давали. То что конская аскарида в пингвине не живет, Саню не волновало. Получил Хут отцовы деньги как раз перед приездом полярников. Встретил их и повинился: "Не оправдал я вашего доверия. Обнаружились у Айсберга гельминты. А я диагностику неправильную поставил, голубиные таблетки от ястребиных глистов стал ему давать. Сдох он. Сделал я вскрытие, тело кремировал в нашем ветеринарном крематории, а как доказательство причины его смерти глистов оставил - вам показать. Там они в банке, в холодильнике, сразу за булкой хлеба стоят. А денег мне не надо - вот смог насобирать только пятьсот рублей, отдаю это вам, как компенсацию за усопшую птичку".
Полярники первым делом попросили глистов из холодильника выкинуть. Заодно выкинуть и все продукты, что там лежат. Потом попросили холодильник отмыть каким-нибудь дезраствором покрепче. Потом обратно отдали Хуту его пятьсот рублей и сказали, что он очень честный и ответственный курсант. На прощание Валентин Николаевич достал кусок окаменевшего дерева, с одной стороны красиво отполированного кем-то из полярников в дни томительного безделья на зимовке: "Держите, Саша. Когда-то в Антарктиде были леса. Этой окаменелости более ста миллионов лет. Такое не в каждом музее есть. Этот редкий сувенир - специально для вас, вы человек чести!"
Хут рассказывал, что пингвины Адели до 35-40 лет доживают. Может и сейчас Пиня все еще плещется в генеральских бассейнах? Чиркните пару строк, кто знает.
АЛЬПИНИСТКА ТЫ МОЯ
В целом жизнь наша была счастливой, а с четвёртого курса вообще райской - во-первых развитой социализм в ином и сомневаться запрещал, а во-вторых молоды мы были. Уже не дети, но ещё не взрослые. Слово "пенсия" относилось к реальности также, как "когда солнце потухнет", да и остальные заботы в виде болезней, карьеры и денежных проблем сидели исключительно в гипотетическом будущем, с настоящим никак не связанным. Бытиё такое казалось будет беспечно-вечным. А бытиё - как тогда все, начиная с Энгельса, считали - определяло сознание. И всё бы ничего в этой формуле, если бы не полный запрет на алкольно-половую жизнь. Сознание, дуэтом с подсознанием, такое принимать наотрез отказывались, прявляя в этом вопросе завидную несознательность.
Рядом с нашей столовкой примостился Клуб Академии. Любили мы этот уголок - слева пища для тела, справа - для духа. В клубе проводились нудные собрания, где политработники разных рангов нас жизненным правильностям учили, а каждую чётную субботу там показывали кино, тоже нудно-воспитательное. Понятно, что за эти мероприятия большое желтое здание особых симпатий сыскать не могло. Любили же мы его исключительно за нечётные субботы. В эти дни в большущем клубном зале устраивались танцы. На танцах играл наш академический оркестр, только солдатики-оркестранты в этот вечер оставляли свои флейты о фонфары, а брали электрогитары и примитивный клавишный синтезатор. Но ребятки в оркестре были поголовно с высшим музыкальным и играли весьма профессионально, разве что мировые шлягеры распевали с рязанским акцентом. Эта дискотека пользовалась завидной популярностью у студенток Ленинграда, и те выстраивались в длинные очереди, чтобы накануне успеть купить билет. Для курсантов же вход был бесплатный, и прозвали мы это мероприятие "Крокодильником". Надо отдать "Крокодильнику" должное - добрая половина женатиков нашла своих супруг именно там.