– Семениха сослепу козу с коровой перепутает! – Нюрка засмеялась тоненьким, притворным смешком, запрокинув лицо.
«В пуху рыльце-то у тебя, в пуху, – думал Сережкин, прикуривая. – Ишь какого лебедя шеей-то выгнула!»
– А где десятник? – спросил он у Рябого.
– На запани. Здесь я за него, а что?
– Да вот потолковать надо. Кое-кто из вашей бригады замешан кое в чем.
– Уж не в воровстве ли? – хохотнула Нюрка.
– В воровстве?! – с ленивой усмешкой протянул Рябой.
– Нет, зачем же в воровстве? – равнодушно заметил Сережкин. – Здесь ни следователь, ни оперуполномоченный никаких подозрений к вам не имели. А вот хулиганством занимались ваши ребята. Пришел узнать, как вы с ними поступите.
– Да не говори, старшина, – озабоченно заметил Рябой. – Просто от рук некоторые отбились. Оторванность, понимаешь. Начальства никакого. Даже десятник не каждый день бывает. Ну и, сам понимаешь, трудно одному с ними управляться. Но мы их на собрании пропесочим.
– А кто был в Переваловском? – спросил Сережкин.
– Сейчас выясним, – ответил Рябой и крикнул: – Варлашкин!
От группы купающихся отделился черноголовый парень в трусах. Рослый, отлично сложенный, он шел вразвалку. Когда-то перебитая и неровно сросшаяся переносица придавала его лицу свирепый вид. Весь торс, руки, ноги его были расписаны татуировкой. На спине выколота целая картина: собака воет на крест, а под этой картиной надпись: «И необмытого меня падлай собачий похоронят». Так и было написано: «падлай собачий». Грамотность Варлашкина плакала на его собственной спине. Даже на ступнях вытатуирована надпись: «Они устали».
Сережкин не без любопытства рассматривал эти диковинные надписи и картины.
– Что, интересно, старшина? – спросил Варлашкин, перехватывая взгляд Сережкина.
– Ты лучше расскажи, кто вчера с тобой был в Переваловском? – строго оборвал Рябой Варлашкина.
– А что он, не знает, что ли? – ответил Варлашкин. – Ему все известно, он же власть тайги!
– А ты, может, перестанешь дурака валять? – спросил, недобро улыбнувшись, Рябой и показал рядом с собой на траву. – Садись.
Варлашкин сел.
– Ну?
– Ну, ну! Иван Косолапов, Костюков… Звено наше, все пятеро, да Ипатов с нами, – неохотно, поглядывая с опаской на Рябого, ответил Варлашкин.
– Запишите, товарищ старшина, и передайте в селе, что мы их строго накажем по общественной линии и прогрессивки лишим.
– А что мы, виноваты? – огрызнулся Варлашкин. – Они сами начали драку. Прогнать нас хотели.
– Ну, ваши объяснения пока не нужны, – прервал его Рябой и повернулся к старшине: – Еще что у вас есть к нам?
«Ах, хитрая бестия!» – думал Сережкин, глядя на Рябого, но вслух сказал: