Он выглядел как человек, которому нужно срочно принять несколько таблеток аспирина. Наверное, это оттого, что он заговорил, — впрочем, один дождь погоды не делает. Он поднялся и прямо от стола направился спать.
Несколько дней спустя он вернулся домой еще более бледный, чем обычно. Я почувствовал себя виноватым. Что если, скармливая ему всякую дрянь, я подорвал его здоровье?
Он уселся и знаком дал мне понять, что хочет что-то сказать. Но удалось ему это лишь минут через десять.
— Моисей, меня уволили. В конторе, где я работаю, в моих услугах больше не нуждаются.
Честно говоря, меня не сильно удивило, что у них не было желания работать вместе с моим отцом — он, должно быть, угнетающе действовал на преступников, — но в то же время я как-то не представлял себе, что адвокат может перестать быть адвокатом.
— Придется мне снова искать работу. В другом месте. Придется затянуть потуже пояс, малыш.
Он пошел спать. Очевидно, его не интересовало, что я обо всем этом думаю.
Я спустился проведать мсье Ибрагима; тот улыбался, жуя арахис.
— Мсье Ибрагим, как вы умудряетесь быть счастливым?
— Я знаю то, что написано в моем Коране.
— Наверное, мне придется как-нибудь стянуть у вас этот ваш Коран. Даже если евреям и не положено так поступать.
— Момо, а что это означает для тебя — быть евреем?
— Уф-ф, понятия не имею. Для отца это значит ходить весь день подавленным. А для меня… это просто какая-то хрень, которая мешает мне быть другим.
Мсье Ибрагим протянул мне орешки:
— Момо, что-то мне не нравится твоя обувка. Завтра пойдем покупать тебе ботинки.
— Да, но…
— Человек проводит свою жизнь только в двух местах: либо в кровати, либо в ботинках.
— Да ведь у меня нет на это денег, мсье Ибрагим.
— Я куплю их для тебя, Момо. Это мой подарок. У тебя одна-единственная пара ног, нужно же о них заботиться. Если ботинки жмут, ты их меняешь. Потому что ноги не заменишь!
На следующий день, вернувшись из лицея, на полу в полутемной прихожей я обнаружил записку. Не знаю почему, но при виде отцовского почерка сердце бешено заколотилось.
Моисей,
прости меня, я уезжаю. Хорошего отца из меня так и не вышло. Попо…
Тут слово было зачеркнуто. Несомненно, он собирался бросить мне еще одну фразу о Пополе. Типа «с Пополем мне бы это удалось, но не с тобой» или «в отличие от тебя, Пополь — тот давал мне силы и энергию выполнять отцовский долг», — короче, гадость, которую он постыдился написать. Ну, в общем, намерение я понял, и на том спасибо.
Возможно, мы еще свидимся когда-нибудь, когда ты повзрослеешь. Когда мне будет не так стыдно и ты меня простишь.