Миллион сказали, что на земле превыше всего верят царю и просят его по-старому править Русскою землею…
...Царствуй на славу нам… Царствуй на страх врагам...
* * *
Время приближалось...
Нас поставили в порядок…
Все замолкло. Стало очень тихо. На часах ударило два… В это же мгновение отворилась дверь, арап, сверкнув белой чалмой над черным лицом, колыхнул широкими шароварами…
Он сказал негромко, но картаво:
– Государь Император…
* * *
Государь вышел один… Все поклонились… Государь принял благословение от владыки… Владыка начал свою речь. Архиепископ Антоний говорил, как всегда, умно и красиво. Опираясь на посох, он сказал все, что было можно и нужно… Больше говорить было нечего… Так и было условлено… Было решено, что никто не будет говорить ни из «панов» , ни из «хрестьян».
Но тут произошло неожиданное…
* * *
На самом правом крыле стоял невзрачный мужичок, желтоватой масти, полещук из одного болотного уезда. Из тех, что люди, ненавидящие мужиков, называют иногда «гадюка»… Но он не был гадюка… его фамилия была Бугай… «Бугай» называют у нас птицу выпь… За то, что она вопит, конечно… Засядет в болото и вопит…
Неожиданно Бугай оправдал свою фамилию и «завопил»:
– Ваше императорское величество!..
Государь повернул к нему голову…
Архимандрит Виталий хотел остановить, «цыкнуть» на неожиданного, но удержался, заметив, что Государь приготовился слушать.
И Полещук развернулся…
* * *
Я всегда удивлялся красноречию простого народа. В то время как средний интеллигент ищет, подбирает слова, говорит с трудом, с напряжением, – простой человек, если начнет говорить, то «зальется»…
Серенада полесской выпи продолжалась минут десять. Он говорил тем языком, который так блестяще опровергает все украинские теории. Он говорил малорусской речью, – но такой, что его нельзя было не понять даже человеку, который никогда в Хохландии не был.
Что он говорил?
Он, не останавливаясь, бранил Государственную Думу…
За что про что – понять нельзя было совсем или можно было слишком понять. Вот так, как птица «бугай»…
Заберется в камыш и кричит…
Он кричал о том, что наш народ волынский не хочет, чтобы Дума была «старшей», а чтобы царь был старший… И как царь с землей решит, пусть так и будет…
А Дума «пусть себе не думает»; потому мы только царю верим, а на Думу сдаваться не желаем… И еще и еще… Государь выслушал его до конца.
Но когда он кончил, после этих его криков наступила напряженная тишина…
Мы понимали, что речь Бугая была неожиданной, и потому – почти скандал, нам было очень неловко и неприятно, и больно сжалось сознание, как Государь выйдет из этого положения…