- Ты вообще соображаешь, что наделал?!
- Спас невинное создание от бесовского произвола!
Послушник рано обрадовался. Глупое животное помчалось напролом сквозь пресловутые розы, зацепилось поводком и отчаянно заскребло лапами, пытаясь вывернуться из ошейника.
- Ага! - Маг подхватил лопату. Микол пихнул его локтем, чуть не сбив с ног, и, прихрамывая, сам кинулся к псу.
Колдун нагнал послушника уже у могилы. Они снова сошлись нос к носу: у одного дрын, у другого лопата, посередине - серебристые эльфийские розы «Нежный поцелуй». Псина отчаялась вырваться, села и завыла - пронзительно, тоскливо. Тоже, видать, кому-то молилась.
Пришлось орать и противникам.
- Ты что, балда, не понимаешь: когда оно всех собак в селе сожрет, то с голодухи за людей примется!
- Это святая земля!
- Вот заладил!..
- В ней нету никакого зла!
- А при чем одно к другому?!
- Боги хранят свою паству!
- Да, у вас тут неплохой магический фон, но это не мешает закукливанию усопса, даже наоборот!
- У нас тут - благодать Господня!
- Ничего себе у вас понятия о благодати! Девять собак уже пропало и, между прочим, один козел! А если кое-кто не прекратит по погосту шляться и умным людям мешать, два козла будет!
- От козла слышу! - Дрын звучно скрестился с лопатой. Потом лопата с дрыном: маг тоже был не дурак помахаться. - Наколдовал какого-то паскудства, а теперь отбрехивается!
- Я?! Нечего псов всяких тут хоронить!
Микол задохнулся от праведного гнева:
- Ты кого из наших добрых прихожан псом обозвать посмел?!
- Пса!
Надгробный холм брызнул в стороны, как будто под ним покоилась бочка с молодым, слишком бурно забродившим вином. Розовый куст, трепеща листвой, взвился вверх и на манер омелы засел в развилке березы. Куда улепетнула освободившаяся собачонка, Микол не разглядел: его самого отшвырнуло назад, так приложив к соседнему кресту, что тот, похоже, до конца жизни пропечатался у послушника на спине.
А из могильной тьмы беззвучным, неестественно-текучим прыжком выметнулся огромный зверь. На груди и воротнике слипшаяся шерсть успела переродиться в треугольные роговые пластины, по бокам они только проклевывались сквозь гниющие комья. Морда, и при жизни способная вместить голову ребенка, вытянулась вдвое. Клыки не изменились (куда уж больше, пасть не закроется!) - зато ими стали все зубы до единого. На шее бесовской насмешкой болтался ошейник с разлохмаченным бантом.
- Что... Что это, боги?! - возопил Микол, загораживаясь дрыном, который так и не выпустил из рук.
- Говорю ж тебе, придурку - ус’опес! - гаркнули Всевышние. - Закопали пса на святом погосте, молебен как по человеку отслужили, а потом удивляются!