– Тюрьма – это не мое ведомство, – равнодушно ответил Джафар, – там есть свое начальство.
– М-н-да… – слегка задумался Горецкий. – Вы разрешите? – Он вытащил из кармана плитку бельгийского шоколада, которую купил утром, намереваясь навестить Варю Ордынцеву в госпитале.
Есаул Чернов встрепенулся, схватил плитку, но, под строгим взглядом Горецкого, стал есть медленно, не спеша отламывая по кусочку.
– Итак, – начал Горецкий по-французски, чтобы было понятно Джафару, – я пока не буду спрашивать вас, отчего вы не разглядели трех офицеров, избивших вас на улице Османли, я спрошу вас о другом: отчего ваш начальник, полковник Шмидт, так обеспокоился разговором, что произошел у него с пьяным капитаном Лихачевым? А ведь он был обеспокоен, иначе не послал бы вас за ним проследить. И помните, что я не удовлетворюсь простым ответом «не знаю». Вы должны дать мне информацию, в противном случае я не сумею ничего для вас сделать, и вы, есаул, как это ни прискорбно, сгниете заживо в турецкой тюрьме.
– Раньше я умру от голода, – усмехнулся Чернов, немного приободрившийся после шоколада. – Вы не беспокойтесь, господин… полковник. Я слышал о вас от Шмидта, – пояснил он в ответ на вопрошающий взгляд Горецкого и перешел на русский. – Так вот, там, в тюрьме, я очень хорошо понял, что после смерти полковника я совершенно никому не нужен. Турки считают нас пылью под ногами. Никаких прав я здесь не имею. На голодный желудок, знаете ли, хорошо думается. И я, конечно, расскажу вам все, что знаю, но нельзя ли что-то сделать насчет моего освобождения?
– Отвечу откровенно: сделать для вас я сейчас могу мало, – по-французски ответил Горецкий. – Дело в том, что сидите вы как свидетель, ибо капитана Лихачева, похоже, утопили в тот же день, когда убили полковника Шмидта. Турецкая полиция не хочет, чтобы вас постигла та же участь, поэтому вас взяли под стражу.
– Премного благодарен, – пробормотал есаул.
– Итак, я вас слушаю, – напомнил Горецкий.
– Несколько недель назад к полковнику Шмидту поступили сведения о некоем тайном обществе среди русских офицеров. Общество называлось, кажется, «Русское дело», и настроение у его членов было весьма жестким. Туда принимались офицеры, преимущественно молодые, небольших чинов. У этого… скажем так, содружества молодых, много воевавших офицеров, как ни странно, имелась даже своя программа. Программа эта пока выражена неточно – возможно, потому, что общество не хочет афишировать свои цели, – но общие идеи вычленить можно. – Есаул внезапно прижал руку к горлу и громко сглотнул.