Избавившись от котят, она с грустью осмотрела остатки шляпки. Что ж, если кое-где побольше стекляруса, а сверху прикрыть искусственным цветочком, таким голубеньким, у нее остался один… может быть, еще и можно будет поносить.
Лидия Антоновна мужественно посмотрела на своего малолетнего мучителя, гордо выпрямила спину и пошла прочь.
На углу напротив дома подрядчика стоял венгерец-шарманщик в яркой куртке с уродливыми, нескладно пришитыми бранденбурами. Он крутил ручку шарманки и фальшиво напевал: «Чемчура-чура-ра…» Ужасное его пение резануло пианистический слух Лидии Антоновны. Она чуть заметно поморщилась и прибавила шагу.
Ей так и так нужно было торопиться: в кафе «Каприз» она должна была обязательно поспеть ровно к пяти часам. В это время у них выступала француженка шансонетка Жюли, пела там две неизменных песенки, и Лидия Антоновна ей аккомпанировала. Жюли была славная девушка, до всех этих неприятностей ее звали Настя, и была она горничной в доме Ивана Антоновича, Лидочкиного брата. Здесь, в Константинополе, у нее неожиданно прорезался голос, а французский она понемножку выучила с Ванечкиными детьми, а потом очень усовершенствовала с французскими моряками в Одессе. Хорошая девушка, встретила Лидию Антоновну и пригласила играть в кафе, жаль, немного, – все остальное время у них играл румынский оркестр.
Лидия Антоновна успела вовремя, отыграла свое и пошла на кухню. В кафе ей не платили, а только кормили за работу, но это тоже было очень хорошо. Лидия Антоновна как раз вспомнила, что еще ничего сегодня не ела и очень голодна.
Повар в «Капризе» – очень славный человек, большой и черный, родом из Марокко. Он хорошо говорил по-французски и почему-то жалел Лидию Антоновну, все время подкладывал ей еду и обязательно оставлял что-нибудь вкусное. Вот и сегодня он приберег для нее замечательное полосатое бланманже. Они с марокканцем немножко поболтали, и у Лидии Антоновны стало легче на душе. Хорошо, она вовремя спохватилась – пора было уже бежать в синематограф.
В синематографе «Лидо» были невысокие требования к исполнительскому мастерству – надо было только посматривать на экран, чтобы, не дай Бог, не сыграть марш во время любовной сцены или венгерский танец во время похорон, но играть надо было долго и очень громко, чтобы перекрыть шорох разворачиваемых кульков со сластями и разговоры зрителей. Сегодня первым номером шла фильма «Тысяча и одна ночь», очень интересная и художественная. Страшные смуглые арабы в полосатых шальварах свирепо вращали глазами, размахивали кривыми саблями, залезали в огромные кувшины. Отрубленные головы катились, как тугие капустные кочаны.