– С чего это? – изумился Борис.
– А с того, что я желаю его у вас купить! – француз протягивал деньги, но Борис не видел, какие там купюры.
– Я никаким товаром не торгую, – бросил Борис.
Толстого француза уже дергал за руку какой-то маленький вертлявый тип из той компании. Он прошептал что-то ему на ухо, но тот уперся и загудел:
– Вы, русские, не должны быть так упрямы. Вы здесь находитесь на птичьих правах. Да если бы наше правительство не было так гуманно…
От бешенства у Бориса потемнело в глазах. Он вспомнил, какими глазами смотрел на них с Алымовым капитан французского миноносца, когда принимал их на борт в Новороссийске – оборванных, измученных, едва спасшихся от смерти в холодной мартовской воде. Полковник Горецкий купил их жизни за ящик замечательного Абрау-Дюрсо.
– Сволочь французская, – вполголоса по-русски произнес Борис, глядя в глаза офицеру.
После этого он добавил несколько выражений, которым научился от казачков, которые в свою очередь подхватили их в России от революционных матросов. Ведь всем известно, что такой ругани, как у матросов, больше нигде не услышать.
Французы не поняли значения его слов, но интонацию и выражение лица оценили по достоинству. Толстый сверкнул глазами и, воинственно шевеля усами, стал было надвигаться, но Борис быстро отвернулся, подозвав знаком официанта. Он схватил со стола злополучный венок, смял его, вложив внутрь довольно внушительную пачку денег и сказал, протянув все это официанту:
– Передашь мадемуазель. Скажешь: в благодарность за песню. Понял: в благодарность за песню! И чтобы никаких намеков непристойных! Всякий тут будет европейскую женщину позорить…
Слова его были отлично слышны всем – и французам, и прохиндею-слуге, и даже, кажется, самой мадемуазель Анджеле. Борис швырнул на стол остатки денег, поклонился на прощание мадемуазель, щелкнув каблуками, и вышел из зала. Он был зол на себя за то, что не сумел выполнить порученное дело, зол на Горецкого за то, что тот заставил его заниматься таким вздором, зол на англичан за то, что жаждут бакинской нефти, зол на сволочей французов за то, что предали Русскую армию, а Колчака вообще сдали большевикам… Но больше всего он был зол на эту белобрысую дуру, которая бросила ему венок и поставила тем самым в неловкое положение.
«Нет, не гожусь я в коварные соблазнители!» – думал он.
Борис не заметил в запале, что обиженный слуга переговорил о чем-то с вертлявым французиком, который сопровождал толстяка, похожего на Тартарена из Тараскона. Французы были разгорячены вином, а поведение Бориса очень их разозлило. Официанту же мало досталось на чай, да и вообще он по природе своей был негодяем.