А уж если приходят дамы из благородных, эмигрантки обнищавшие, тут дело можно сказать наивыгоднейшее. Принесет такая колечко, либо брошечку, а сама-то как тень, одни глаза на лице остались. И говорит тихо, все больше в пол смотрит. Сколько денег ни дай под залог – она всему рада, потому что голодная. С таким залогом Фома и срока не ждет, потому что точно знает – не придет дама выкупать, неоткуда ей денег взять, разве что совсем отчаится и на панель пойдет. Но эти-то, из благородных, не все на панель соглашаются, иная предпочтет с голоду умереть под забором где-нибудь.
Квартиру Фома снял хоть с виду и незаметную, но двери, да и замки в них крепкие поставил. Нанял в услужение турчанку Фатиму – совсем глухая старуха, но дело свое – убрать там, бельишко постирать, обед приготовить – справно. И двери открытыми никогда не оставит – понимает, что у хозяина дела деликатные, ценности в доме немалые, осторожным надобно быть.
Так, потихонечку, коммерция движется. Ему, Фоме-то, старичку богобоязненному, много и не надо. Ест он мало, одевается скромно, бедно даже. А денежки-то копятся, и уже скоро можно будет какое-нибудь дело открыть крупное…
Но вот с этим посетителем как-то непонятно вышло. Вроде бы приличный с виду господин – правда, из своих, из русских, а это уже хуже. Но с самого первоначала сердце у Фомы Степановича как-то нехорошо дернулось, что-то не то почувствовало… Однако господин показал в мешочке замшевом такое ожерелье хорошее, что Фома Степанович к сердцу своему не прислушался. Брильянтики так и засияли, так и засверкали, совсем Фому Степановича ослепили, совсем разума лишили. Нет бы поосторожнее, нет бы поберечься, а он поглупел, видно, на старости лет, сел за стоечку свою, принялся брильянтики разглядывать – лупу в глаз, пинцетик в руку… А брильянтики – прелесть, конфетка, чистая вода.
Фома Степанович ослеп, оглох, а как глаза-то поднял – господинчик подлый дверь уже изнутри запер и целится из нагана.
Фома Степанович человек тертый, опытный, у самого браунинг под прилавком, в России всему научишься. Но только он тихохонько за браунингом руку потянул, как стервец этот наганом своим повел, курком щелкнул, глаза поганые вылупил и рявкнул:
– Р-руки, старая сволочь!
Тут Фома Степанович по-настоящему испугался. Все ведь, стервец, отберет. Подчистую ограбит. А этот-то, басурман, к нему за стоечку зашел, руки связал, наган спрятал, к шее узкий нож приставил и начал, подлая его душа, вопросы всякие задавать… Фома Степанович очень удивился: думал, его грабить будут, а тут вопросы какие-то дурацкие… Ну Фома сразу ему все рассказал – черт его знает, зачем ему это надо, безбожнику, может, он из какой-нибудь контрразведки. Хотя сердце все так же нехорошо дергалось, и чувствовал Фома Степанович, что добром это не кончится, и что господинчик этот ни из какой не из контрразведки, и нож у него такой страшный был, пахло от господинчика этого самой настоящей смертью.