Еще позже, когда пыль улеглась и бумажная часть была оформлена чин чином, инспектор Томас Мэтью поздравил себя с тем, как все обернулось.
Но теперь он внимательно и почтительно слушал рассказ, выстраиваемый Крошкой-кочаммой.
– Вчера около семи вечера – уже темнеть начинало – он пришел к нам с угрозами. Был очень сильный дождь. Электричество погасло, и мы как раз зажигали лампы, когда он пришел. Он знал, что единственный мужчина в нашем доме, мой племянник Чакко Айп, уехал в Кочин, он до сих пор еще не вернулся. Дома только и было взрослых, что мы, три женщины.
Она сделала паузу, чтобы инспектор получше вообразил ужас, который мог нагнать обезумевший от похоти параван на трех беззащитных женщин.
– Мы сказали ему, – продолжала она, – чтобы он тихо убирался из Айеменема, иначе мы обратимся в полицию. Он начал говорить, что моя племянница была согласна, представляете? Он спросил, как мы можем доказать наше обвинение. Он сказал, что по трудовому законодательству у нас нет оснований для его увольнения. Он очень спокоен был. Мол, прошло то время, когда вы могли с нами, как с собаками…
Пока что рассказ Крошки-кочаммы звучал вполне убедительно. Ее боль. Ее негодование.
А потом воображение схватило ее и понесло. Она не стала говорить о том, как Маммачи потеряла контроль над собой. О том, как она подошла к Велютте и плюнула ему в лицо. О том, какие слова она ему говорила. Какими именами его награждала.
Вместо этого Крошка-кочамма объяснила инспектору Томасу Мэтью, что прийти в полицию ее заставило не столько то, что говорил Велютта, сколько то, как он это говорил. Больше всего, сказала она, ее поразило полное отсутствие раскаяния. Он словно бы даже гордился тем, что сделал. Бессознательно она наделила Велютту повадками человеке который оскорбил ее во время демонстрации. Она описала инспектору лицо, в котором сквозили ярость и издевка. Наглый, глумливый голос, который так ее испугал. Лицо и голос говорившие ей о том, что его увольнение и исчезновение детей связаны между собой непременно связаны.
Она помнит этого паравана еще ребенком, сказала Крошка-кочамма. Он учился за счет ее семьи в школе для неприкасаемых, которую основал Пуньян Кунджу, ее отец (господин Томас Мэтью, конечно же, знает, кто это такой? Ну, еще бы…) Он освоил столярное дело с помощью ее семьи, и сам дом, где он живет, его дед получил от ее семьи. О обязан ее семье всем.
– Вот ведь какие вы, – заметил инспектор Томас Мэтью, – сперва портите их, носитесь с ними как курица с яйцом, а когда они начинают буянить, бегом к нам за помощью.