– Помоги мне, – умоляюще прошептала Маэв, но не получила никакого ответа. – Помоги! – повторила она и заглянула в его лицо. Мутные, желтоватые слезы выкатились из ее лиловых глаз и покатились по щекам.
– Это сделали ведьмы? – спросил Моргот, так пристально разглядывая ее язвы и нарывы, словно он находил их прекрасными.
– Ведьмы сказали, что я стану такой же, как они, если предам их. Это проклятье доказывает, что я верна тебе. Покончи с ним.
– Я ничего не могу сделать.
– Но ты даже не пытался!
– Я не могу тратить свои силы на подобную ерунду, – холодно объяснил Моргот.
– Тогда отпусти меня. Позволь мне умолять их о прощении.
Моргот только покачал головой.
– Я приказываю стае, – напомнила Маэв.
– Только до тех пор, пока я этого хочу. Поскольку ты так хочешь проверить мое могущество, я обещаю тебе, что стая не откликнется на твой призыв ни завтра, ни послезавтра, и вообще никогда. Так будет, потому что я так хочу.
Но эта потеря мало что значила для Маэв. Ее стая представляла собой слегка натасканных псов, которые жирели и набирались сил для того, чтобы попасть в лапы трех ведьм. Маэв не было никакого дела до стаи. Тем не менее коварство Моргота больно ее ужалило.
– Я хорошо служила тебе, – снова напомнила она ему.
– Ты служила своим собственным интересам, – возразил Моргот.
– Что же мне теперь делать? – простонала Маэв жалобно.
– Из тебя получается превосходная лисица, – вмешался Джонатан, и на его губах появилась торжествующая улыбка.
– Послужи нам обоим в этом обличье, – прибавил Моргот.
Маэв вздрогнула, повернулась и выбежала из пещеры. Вслед ей неслись раскаты мелодичного смеха Джонатана.
Колдуньи никогда не были столь неблагодарны и требовательны по отношению к ней. Разумеется, и в облике лисицы она была превосходна; никогда ей не доводилось встречать животное с таким безупречным мехом, однако тело лисицы, каким бы прекрасным оно ни было, едва ли было создано для того, чтобы носить все те драгоценные украшения, которые Маэв так любила и настойчиво собирала; не годилось оно и для того, чтобы соблазнять мужчин и превращать их в послушных рабов, чтобы петь и танцевать, словом – для всего того, что делало жизнь Маэв в Тепесте такой приятной.
Моргот помог бы ей, если бы мальчишка попросил его об этом. Но он не попросил. Если это означало войну, что ж – пусть будет война.
Вернувшись домой, Маэв снова осмотрела себя со всех сторон. Язвы разрастались, а рана на плече удлинилась. Маэв быстро оделась и, сжимая в руках испачканную в крови ткань, при помощи которой она мыла и отчищала свое тело, вышла из домика и пошла по узкой тропинке на окраину поселка. Там она, по-прежнему сохраняя человеческий облик, упала на снег и вытянула вперед руки, словно пытаясь добраться до промерзшей земли и вцепиться в нее ногтями.