Любимый ястреб дома Аббаса

Все начиналось с мальчишки. Обычного самаркандского мальчишки, первого из жителей города, которого я встретил, как только конь мой въехал в холодную черную тень двух уходящих в бледно-голубое небо привратных башен.

– Ястреб! Ястреб здесь! – завопил своим малолетним собратьям этот постреленок с добела выцветшими волосами.

Я, помнится, тогда оглянулся: где ястреб? И не обнаружив рядом никаких пернатых, продолжил свой путь между мирно распахнутыми, окованными железом гигантскими створами ворот. Мальчишка тем временем убежал уже довольно далеко вперед, в глубину цитадели, и вопил там во всю глотку:

– Ястреб вернулся! Солнце надежды согрело нас этой весной! Он здесь – и скоро конец смутным временам!

Тут парень ткнул почему-то пальцем в меня, потом погрозил кулачком вверх, туда, где на верхушке стены тускло отсвечивали металлом шлемы городской стражи. И исчез в переулке.

– В городе, похоже, появились новые легенды и новые герои, – сказал я своим усталым спутникам. – А мы не герои. Нам бы просто отдохнуть.

Если бы я знал, что ждало меня дома вместо отдыха. Но все события произошли позже, а пока что я неторопливо двигался вперед, и сердце мое переполнялось сладкой печалью.

«О, ты, развалина, мой Самарканд, разрушены орнаменты твои», сказал поэт. Тридцать семь лет войны, все новые отряды, в облаках пыли несущиеся по этим улицам. Разграбленные храмы, сожженные боги, бесчисленные караваны награбленного, уходящие на запад, в Мерв, вместе с колоннами рабов. И снова война без конца, сначала они против нас, потом свои против своих, чужие против чужих, все новые горы трупов на ближних и дальних холмах…

Но истерзанный, ограбленный, лишенный надежды мой город выглядел на удивление живым среди бледно-розовой пены цветущих деревьев. Он звенел веселыми голосами и пахнул утренним хлебом.

Вот – о, чудо! – на деревянных балкончиках, пристроенных к толстым башням уже на выезде из цитадели, сидят вечные самаркандские старички, подставляя лица весеннему солнышку. Я мог бы, проезжая, протянуть руку и на миг коснуться с почтением их колен, чтобы удостовериться, что они мне не снятся. Потому что старички, кажется, так и не ушли отсюда, с этих платформ, с того самого дня два года назад, когда я покидал город.

Из-под их колпаков от виска вниз, на грудь, свешиваются тонкие косички – те, что они носили, еще когда Гурек был молод. Молод и полон надежд, готовя город к обороне от армии Кутайбы ибн Муслима. Но нет уже ни Гурека, ни Кутайбы, а немодные косички на месте, вот только вместо русых они стали совсем седыми.