– А ты уверен, что можешь взять на себя такой выбор – их судьбу? – сварливо заметил он.
– Я лекарь, – не без гордости отвечал я. – Мои руки их лечили.
– Что ж, – покивал толстяк, – тогда пусть выбор делают они сами.
Меня с должным почтением повели вон со двора.
И это был бы прекрасный двор, а мой собеседник – весьма замечательным человеком, если бы…
Я посмотрел вокруг, где угадывались устраивавшиеся на ночлег серые тени: пять, шесть, десяток…
Прочие терялись во мраке, среди невидимой листвы. Отчаявшиеся люди, оставшиеся без земли, денег, родных, а потом и, видимо, без здоровья, без которого не будет дальнейшей военной службы. Вот какой была теперь их судьба: серыми тенями лежать в этом дворе, отсюда – если проповеднику будет угодно, – прямиком в тот самый загадочный сад наслаждений, а потом – получить «священное оружие», разместиться по местам и ждать сигнала. Как просто!
Слишком просто, мысленно добавил я.
Лежала ли Заргису, гордая дочь Ирана, в этом саду рядом с другими, пока не сделала свой выбор между мраком и светом?
На пустынной улице среди невидимых во тьме кипарисов возвышался одинокий силуэт – Нанивандак верхом, державший уздечку моего коня.
Далее во тьме ничего не было видно, но я почему-то был уверен, что длинный воин Юкук где-то неподалеку.
ГЛАВА 14
Она безумна, господин
Черные куртку и широкие штаны, в которых я объехал вместе с Юкуком столько пригородных дорог и улиц Мерва, я с наслаждением вышвырнул вон: стирать их уже было бесполезно. Затем дал себе слово завтра поспать, наконец, после обеда. А сегодня – надо разогнуть налившиеся тяжестью ноги, снова взгромоздиться на коня и отправиться в квартал удовольствий. Но не тех, о которых думают в таком случае, а более простых. Например, удовольствий в виде неспешной и тщательной бани.
– Покрасим? – не ожидая отказа, поинтересовался сидевший в тенечке возле бани парикмахер. И недовольно поджал утопавшие в красной растительности губы, услышав мое вялое «нет». Согдийцу следовало все-таки оставаться согдийцем, тем более если он – наполовину тюрк. В общем, меня вполне устраивали мои желтоватые согдийские волосы, светлые глаза неопределенного цвета и жесткая короткая бородка.
Ощутив долгожданную легкость головы, которая возникает после хорошей стрижки (вдобавок к легкости рук и ног после бани), я поехал на улочки возле северного рынка и провел уйму времени в темноватой лавке торговца запахами, среди его сотен маленьких кувшинов и плошек. Выбрал себе довольно легкомысленный оттенок розы (в знак уважения к мервскому барсу), сильно приправленный, впрочем, жасмином.