Что касается завтрака и вообще еды, то хотя я не рисковал посещать слишком часто любимый ресторан Бармака, но окружающие площади исследовал неплохо слушаясь в основном своего носа.
Запах Хорасана, запах Мерва… В чужом городе хорошо бродить вечером по темным улицам среди помаргивающих меж листвы огней и улавливать оттенки дыма. Здесь был совсем не тот дым, что в Самарканде, – а какой-то тягуче-сладкий. И даже те мясные и хлебные запахи, который он содержал, были иными, дразнящими, чрезмерно ароматными.
Однако же именно благодаря этим запахам большую часть времени, которую я проводил в своем новом жилище под южной, теневой, стеной мервской крепости, я все время – между завтраком и обедом, обедом и ужином – что-то ел, отрывая по кусочку (хлеб разных видов), или грыз (изумительные здешние орешки, со сладостями или просто так), или пил. Дав при этом себе слово остановиться, когда моя новая куртка затрещит по швам.
Две мои неизменные тени делали примерно то же, что и я, – то есть, боюсь, почти ничего, кроме изучения достоинств здешних рынков и кухонь. Первой тенью был вылечившийся, но еще довольно вялый Нанивандак, второй – самаркандец Махиан, тоже бывший солдат неизвестно чьей армии, которого мы с Ашофте совместными усилиями избавили от жжения в животе и тошноты, привязавшихся к нему после трех месяцев лечения от пары стреляных ран.
Впрочем, ночью они все-таки по очереди охраняли меня. То есть попросту перегораживали путь наверх, на второй этаж моего нового дома. Одной из стен ему служила песочного цвета бывшая кирпичная кладка, превратившаяся за бессчетные годы в горный склон, усеянный вмятинами и отверстиями, похожими на норы. Настил пола и вообще весь дом крепились не только к этой кладке, но еще и к искореженному старому стволу, похожему на застывшую глину и венчавшемуся запутанными толстыми ветвями, над которыми плескалась в ночной тишине листва.
Досталось мне это счастье удивительно легко.
Получив увесистый кожаный кошель от доброго Бармака, весь следующий день и вечер я провел в поиске и поглощении вкусной еды. И в размышлениях о том, что человек с таким кошельком, конечно, не должен спать среди храпящих и стонущих тел, да еще и шляться по всему городу. Достаточно вытащить одну такую монету, чтобы тебя, монету и тот кошелек, откуда она появилась, запомнила вся улица.
А улицы и рынки Мерва, как я начал замечать, были переполнены довольно ободранными людьми из множества ближних и дальних мест. Моя недолгая работа в качестве дапирпата рассказала мне все, что с этими людьми произошло. У них, детей Ирана или Согда, или у их отцов, была своя земля или другая собственность, но сто лет налогового грабежа и войн даром не проходят. Лишившиеся всего, эти люди сегодня умели только воевать – и то не всегда хорошо.