Одна из тональностей аккорда ненавязчивого гомона оборвалась. Молодой человек замолчал. Спустя пару секунд встал и вышел в сумерки набухающей ночи. Девушка посидела еще с минуту и с тем же безучастным выражением лица последовала за ним.
Старик распаковал пластик пиццы, засунул ее в микроволновку, плеснул себе в стакан еще немного виски и уселся на высокий стул без спинки, сложив руки на барную стойку. Прозвенело медным колокольчиком. Таймер печки он ставил на три минуты. Значит, в почтовый ящик опустили корреспонденцию. Почту по старинке доставлял настоящий почтальон в бумажном, слегка желтоватом пакете. Как обычно – ничего особенного. Коммунальные счета и рекламные проспекты. Но так приятно получать бумажные письма! Старик подошел к двери черного хода, открыл дверцу почтового ящика и, не глядя, стал вскрывать конверт:
Куда: Отель "Дельфин".
Кому: Мураками Харуки.
Когда-то давным-давно милая Уткина подсадила меня на эту псевдоинтеллектуальную японскую жвачку.
"Почему в моих любимых фильмах так много крови?
Вы позволите? Человек так устроен: если в него выстрелить, прольется кровь."
За эту фразу я готов простить Мураками все. Из "Мой любимый Sputnik" получилась бы отличная экранизация. Но мы будем довольствоваться вторым "киллбиллом".
Чак Паланик.
Притворяюсь добропорядочным яппи, который ходит на работу, а после пьет с друзьями пиво. Притворяюсь романтичным анархистом, негром средних лет, отцом мальчика четырех лет от роду и членом сборной по гандболу. "Все, кого ты любил, или бросят тебя или умрут".
Маленький злобный кусок органики, не до конца разрушенной алкоголем и никотином. Пойди, Санечка, пойди и напейся как сука. Ленивая печень уже давно требует, напоминает о себе небольшой температурой в теле и вселенской скорбью в душе. Или проассоциируй себя с другим лирическим героем. Стань портняжной мышцей Джека, сконструируй коктейлепьяно или на худой конец сходи-ка, покури-ка.
Мы всегда окружаем себя тем, что прочитаем на ночь.
Господи, какой бред, я уже давно практически ничего не читаю, тем более на ночь. note 1
И когда мы сядем с другим великим русским писателем Виктором Пелевиным выпить по кружечке пива, я скажу:
– Что ж ты, Витя, ходил на переговоры с террористами?
– Ходил, Саша, – ответит Пелевин, – вот, после "Поколения Пи" ничего не писалось, а тут сходил, и так записалось, так записалось.
А я ему скажу: "Витя, подумай, что Иисус никогда бы не сделал. И сделай так. Самую невообразимую мерзость". "Мерзость" не совсем верное слово, но это первое, что приходит на ум.
Смотри также: предательство.