– Если вашим планам будет дано осуществиться, боюсь, аргентинцам не выпадает шанса осознать это…
– Ну, кто знает, кто знает… – Фон Лоос подошел ближе к Генриху и уставился вдаль. Он некоторое время молчал, а потом вдруг поменял тему: – Что вы думаете про это предсказание?
– Тот спектакль, который закатил Зеботтендорф?
– Спектакль, считаете? – Фон Лоос покосился на Генриха. – Я вижу это уже не первый раз, но так для себя и не решил… что же я вижу…
– После его лаборатории меня уже ничто не удивит. Наш Доктор достиг удивительных успехов в работе со странными препаратами. Так что я вас, дорогой друг, очень хорошо понимаю. Невозможно различить, где ты имеешь дело с реальностью, а где с обычной галлюцинацией, когда за дело берется Зеботтендорф. Меня иногда посещает мысль, что все вокруг нереально. Что я лежу у себя в квартире в центре Буэнос-Айреса с сердечным приступом и умираю, а это мне просто видится в предсмертном бреду.
Фон Лоос хохотнул.
– Генрих, вы скоро впадете в солипсизм. Для такого практика, как вы, это сущая ересь.
– И то верно.
– Больше пейте. Алкоголь не только окрашивает жизнь в новые цвета, но и помогает нам разобраться в самой жизни.
– Благодарю, но с моим здоровьем можно позволить себе только солипсизм, – засмеялся Генрих.
– И все-таки вы думаете, что это был спектакль?
Генрих пожал плечами.
– Это игра на его поле. Он мистик. Копает глубоко. Душа, наука о душе. Какие-то монстры в клетках. Какие-то невидимые чудовища в очках. Беда в том, что я уверен в их существовании. Вы, кстати, принимаете его порошок?
– Да. Даже если это какой-то наркотик, я хочу знать, что вокруг меня нет этих, как вы сказали, чудовищ в очках.
– И все-таки я не понимаю. – Генрих вздохнул. – Почему нельзя просто взять власть в руки, используя этих… выкормышей Зеботтендорфа? Чего проще, подсадить кого-либо из них к президенту и таскать каштаны из огня чужими руками?
– Это было бы действительно просто. – Фон Лоос махнул рукой. – Есть одна проблема. Все эти чудовища, как вы их назвали, не панацея. Есть люди, на которых они просто не действуют. Есть люди, которые могут сопротивляться их воздействию. Видят их, наконец. Без всяких порошков. Доктор особенно не распространяется на эту тему, но факт остается фактом. Иначе, как вы сами понимаете, не было бы нужды в лаборатории. Зеботтендорф изучает не своих подопечных, он изучает людей. Все это хозяйство слишком нестабильно. Те существа, которые остались сейчас, это лишь небольшая часть тех, кто уцелел, когда мы пытались… Пытались делать так, как вы предлагаете, Генрих.