Доркас покачала головой.
– Это вовсе не такая лодка, а гораздо меньше. Ею правит старик, а я лежу у его ног. Я не сплю, но не могу пошевельнуться. Руки опущены за борт, бороздят темную воду. Лодка уже вот-вот должна коснуться берега, и тут я падаю в воду, но старик этого не видит. Погружаясь все глубже, я вдруг понимаю, что он даже не знал обо мне. Скоро свет совсем гаснет, и мне становится очень холодно. Где-то далеко наверху раздается любимый голос. Он зовет меня по имени, но я не могу вспомнить, чей это голос.
– Это мой голос. Я хочу разбудить тебя.
– Может быть. – След от удара плети, полученного у Врат Скорби, клеймом горел на ее щеке.
Некоторое время мы сидели молча. Соловьи уже смолкли, но на всех деревьях пели канарейки, и я заметил попугая, мелькнувшего меж ветвей, как крошечный посыльный в пунцово-зеленой ливрее.
Наконец, Доркас снова заговорила:
– Какая страшная вещь – вода. Мне надо было бы привести тебя в какое-нибудь другое место, но я просто не могла ничего придумать. Лучше бы мы сели на траве вон под теми деревьями.
– Почему ты так боишься воды? Посмотри, как это красиво!
– Да – на солнце. Но по природе своей вода всегда стремится вниз и вниз, подальше от света.
– Но ведь она поднимается снова, – проговорил я. – Дождь, который ты видишь весной, – это та же вода, что бежала по канавам прошлой осенью. По крайней мере, так учил нас мастер Мальрубиус.
Она улыбнулась – словно в небе вспыхнула звезда.
– Хотелось бы в это верить. Даже если это и неправда. Северьян, с моей стороны глупо говорить, что я не встречала человека лучше тебя. Потому что ты единственный хороший человек, которого я знаю. Но мне кажется, что, если бы я знала тысячи других, все равно ты был бы лучшим из них. Вот о чем я хотела с тобой поговорить.
– Если ты нуждаешься в защите, можешь на меня рассчитывать. Ты это знаешь.
– Дело совсем не в этом, – возразила Доркас. – В каком-то смысле я сама хочу защитить тебя. Вот это уже действительно звучит глупо, правда? У меня нет даже семьи – никого, кроме тебя, – а все же мне кажется, что смогу тебя защитить.
– Но у тебя есть Иолента, доктор Талое, Балдандерс…
– Они никто. Северьян, неужели ты сам этого не чувствуешь? Я тоже никто, но они значат еще меньше, чем я. Прошлой ночью в палатке нас было пятеро, и все же ты был один. Как-то ты сказал мне, что тебе недостает воображения, но не почувствовать этого ты не мог.
– Значит, вот от чего ты хочешь спасти меня – от одиночества? Я был бы счастлив.
– Тогда я дам тебе все, что смогу, и так долго, как смогу. Но больше всею мне хотелось бы защитить тебя от мирских пересудов. От того, что о тебе думают. Северьян, ты помнишь мой сон? Как все эти люди в лавках и на улице считают меня каким-то нечистым духом? А может, они правы?