– Э-э, господа самураи! – начал победитель, но, видя их приготовления к бою, и сам принял оборонительную стойку. – Вы тоже хотите на меня напасть? А вам-то я что сделал?
– Ты убил нашего господина! – мрачно процедил Ямашито Хига, слегка поводя клинком из стороны в сторону, словно щупая защитную сферу противника. – Мы обязаны отомстить за него или умереть! Если мы умрём, за нас отомстит клан!
– Весёленькая перспектива, – прокомментировал варвар, нацеливая кончик меча куда-то посередине между двумя плавно расходящимися в стороны йоджимбо. Во всей его позе появилась какая-то ленивая расслабленность. – Бегать от целого клана или умереть прямо сейчас… Но я, наверное, помучаюсь!
Значительно превосходя Ямашито Хига и ростом и размерами, он проскочил мимо него легко, как мотылёк, отклонив удар противника и нанеся свой, фатальный для Мацумуры Сиромы.
Выронив катану из пальцев, на удивление быстро слабеющих, Мацумура попытался зажать руками вскрытый правый бок.
Прежде чем он понял, что умирает, Ямашито Хига в последний раз атаковал варвара. С диким рёвом бросившись на противника, самурай остановился, едва разминувшись с ним на шесть-семь сяку, и вытаращился на собственные, фонтанирующие кровью, обрубки предплечий. Повернулся к обидчику с детски-недоверчивым выражением лица. Мол, как такое может случиться, чтобы со мной такая неприятность вышла?..
Я бесов самых закалённых
Умею побеждать в бою,
И оборотней вероломных
Мгновенной смерти предаю!
[15]Варвар произнёс это, нанося короткий удар киссаки по голове искалеченного им самурая.
У того, в точности через узел белой хачимаки, завязанной на лбу, проступила кровавая полоса. Она становилась всё шире, и заливала всё лицо. Ямашито Хига рухнул ничком, как дерево под топором дровосека.
– Ну и посмотри! – впервые подал голос старший варвар. И звучал этот голос более чем неодобрительно. – Снова кровью заляпался!
– Да где? Где? – Младший выглядел обиженным. – Подумаешь, сапоги малость замарал… Долго ли смыть!
Старший покачал головой, махнул рукой и повернулся к растерянному полицейскому чиновнику, открывшему было рот, намереваясь что-то сказать по поводу происходящего, и высказался раньше, опередив медлительного доши:
Вдоль горного ручья, поросшего соснами,
Пройдись в одиночестве с посохом в руке.
Замрёшь и почувствуешь –
Облака наполнили складки халата!
Подремли с книгой у окна, заросшего бамбуком.
Проснёшься и увидишь –
Луна забралась в истёртое одеяло!
[16]