Оп-па, товарищ Бобриков. Похоже, ты допрыгался!
Через пятнадцать минут отчаянного бега я выскочил на большую поляну с развалинами бревенчатой избёнки. А лай всё ближе и ближе! И доносится он действительно со всех сторон. И уже слышны гортанные команды на ненавистном немецком языке.
Для «последнего парада» место вполне даже подходящее. А чего? Практически дзот, сектора обстрела вроде бы приличные. Огневая мощь, конечно, подкачала… Ну да ничего не поделаешь! Тот самый «ТТ» и всего две обоймы к нему. Шестнадцать патронов. Вот и посмотрим, товарищ замполит, зря или не зря я по банкам пулял. Если повезёт, заберу с собой полтора десятка гадов.
И сложится в полку печальная история. И кто-нибудь вроде Астахова или того же Швидкого с удовольствием будет рассказывать всем желающим. Служил, мол, такой у нас лейтенант Бобриков Иван Ефимович, тысяча девятьсот двадцать четвёртого года рождения. Хороший пилот, орденоносец… Но – зазнался. И вот однажды утром как с цепи сорвался! Драку устроил, девушке нагрубил. А потом улетел на задание и не вернулся. И остались от лейтенанта Бобрикова только орден, комсомольский билет, неотправленное письмо в Новосибирск, к эвакуированной матери, да томик Пушкина с вложенной в него довоенной фотографией сержанта Марии Овечкиной. Такие вот дела, товарищи граждане!..
Ага, вот и первые пожаловали!
Два выстрела. Человек и собака.
Ответные очереди с трёх сторон сразу. Сруб, конечно, та ещё защита, но всё же.
Три выстрела. Один, увы, в молоко! Эх, мне бы пистолет-пулемёт да парочку гранат.
Успел я положить ещё пятерых фрицев и двух овчарок. Следующая собака вцепилась мне в ногу, а её товарка – в руку, держащую пистолет.
Меня окружили, собак отозвали. Офицер, длинный и худой как жердь, пролаял что-то по-своему, вытаращив на меня водянистые блекло-голубые глаза, обрамлённые рыжими ресницами.
Немецкого я не знаю. Так уж вышло. Сначала мотались с отцом-танкистом по гарнизонам, а когда уже осели в Николаеве, перед самой войной, «немка» в новой школе внезапно ушла в декрет, а замены так и не нашли. А там и война началась, совсем уж недосуг стало. Так, пару фраз вымучить могу, не больше… В общем, не знаю я немецкого.
Видимо, именно за это мне тут же и врезали несколько раз прикладом карабина по рёбрам. Чтобы помнил: ученье – свет! А неучёных – прикладом, а потом ещё и подкованными сапогами…
По окончании урока немецкого меня связали и конвоировали по лесу километра полтора, подталкивая в спину винтовками с примкнутыми штыками. Поэтому к тому времени, когда мы вышли на дорогу с армейскими грузовиками, в кузове одного из которых я и продолжил путь, вся моя спина была покрыта многочисленными порезами. Неглубокими, но очень болезненными. Стоит ли упоминать о том, что они исправно кровоточили, не говоря уж о порванных собаками голени и предплечье.