– М-м, точно я не могу этого утверждать, но чем вас, интересных женатых мужчин, можно скорее совратить с пути истинного? – кокетливо сказала она. – Как говорят французы: «Шерше ля фам»[2].
– Я только интересный, но неженатый, – сказал Тихонов, напряженно думая о чем-то.
– Ну, тогда у вас еще все впереди, – заверила Панкова.
– А вы не знаете, где надо искать эту женщину? – спросил Стас.
– Право, затрудняюсь вам сказать. Это ведь только мои догадки.
– И Букова тоже не знает?
– Скорее всего – нет. Она бы мне сказала.
– Прекрасно. У меня будет к вам просьба: напишите мне обо всем этом. Можно покороче. Раз в шесть.
Звонок. Стас рванул трубку:
– Тихонов. Да, да, слушаю, Савельев. Куда?! На работу? Совместительство? Давай туда. Жду. Удачи, старик.
Панкова за соседним столиком быстро писала объяснение. Тихонов подошел к окну. По заснеженной Петровке сновали троллейбусы, женщина несла перед собой, как щит, новый латунный таз, лениво протащила свой возок мороженщица. Тихонов негромко барабанил пальцами по стеклу, напевая под нос:
А на нейтральной полосе цветы
Необычайной красоты…
Прошло утреннее оцепенение, его уже сотрясал азарт охотника, идущего по верному следу. Все, сеть заброшена…
– Все, я написала.
Стас подошел к столу, взял у Панковой объяснение, прочитал. Довольно улыбнулся, положил листок в стол:
– Вот видите, наша беседа заняла меньше часа. Давайте я вам отмечу пропуск на выход.
– Прекрасно, я как раз успеваю в театр.
Тихонов поставил на пропуске свою корявую, немного детскую подпись и потянулся к тумбочке за штампом. Достал, подышал на него. Панкова встала. Стас еще раз дыхнул на штамп и отложил его в сторону:
– Простите, Зинаида Федоровна, я забыл вам задать еще один вопрос.
– Пожалуйста.
Стас тихо сказал:
– Вы зачем писали письма с угрозами Тане Аксеновой?
Панкова бледнела стремительно, кровь отливала от лица, как будто сердце ее остановилось.
– Какие п-письма? Я вообще не люблю писать письма. И я не знаю никакой Аксеновой.
– Не знаете? Но это же вы предложили – «шерше ля фам»?
– Боже мой, если вы говорите об истории со Ставицким, то я не имею к этому никакого отношения.
– Вот что, Зинаида Федоровна. Если вы хотите успеть на репетицию, то давайте не будем транжирить наше время. Хотя боюсь, что на репетицию вы сегодня все равно не попадете. А роль благородной подруги из вашей пьесы вам придется репетировать здесь, со мной.
– Не запугивайте меня! – крикнула Панкова, и ив глаз ее брызнули слезы. – Театральная общественность не допустит!.. Вы еще молоды…
– Чего не допустит театральная общественность? Моей молодости? – спросил вежливо Тихонов. – Наоборот, она ее, скорее, будет приветствовать. Так, знаете ли, интереснее…