Лин мог возразить по впечатлениям вчерашнего дня, что на Зиэля Снег ни разу ошибочно не возвысил голос, но в этот миг он не нашелся об этом помыслить, его переполняла благодарность за то, хотя бы, что взрослый человек, во всех отношениях старший над ним, не кричит на него и объясняет свои оплошности.
– Я… подумал…
– Уже хорошо. Мыслящие сотоварищи, сотрапезники и соратники мне приятнее. Итак, о чем ты подумал?
– Если палка лишняя, то лучше бы ее на дрова не ломать, а засунуть в веник. И тогда получится метла.
– Как это? Покажи.
Лин показал. Для этого пришлось слегка ослабить натяжение сыромятного ремешка, которым был подвязан пучок ивовых прутьев, и осторожно просунуть в прутья конец палки, стараясь, чтобы палка вошла в самый центр пучка. И ремешок подтянуть покрепче…
– А можно, я еще возьму один шнурок?
– Да сколько угодно, вон их сотня лежит. – Снег указал на лавку возле смородинового куста, где лежала целая копна ремешков. Ими Снег зачем-то подвязывал ветки растений, живущих в углу дворика, в загончике…
Лин выбрал один, потоньше и подлиннее, и его приладил в дело. И все, и метла готова.
– Вот метла. Я так беру… за палку… и мету…
– Интересно! И что, так легче?
– Не знаю. Удобнее.
– Ну-ка, дай…
Невиданное приспособление, названное Лином – метла, из-за короткой палки пришлось взрослому высокому человеку не вполне по руке, но – все равно – так гораздо удобнее, чем подметать, согнувшись в три погибели.
– Откуда ты взял сие изобретение? Где ты его видел?
– У нас, в трактире «Побережье». Всю жизнь метлой мету. – Лин собирался сказать, что нигде больше метел он не видел, а эту – однажды придумал сам, совершенно случайно насадив веник на толстый и длинный прут… Но постеснялся. А кроме того, это было так давно, еще в прошлой жизни, что, быть может, и вовсе не с ним было…
– Любопытно. Что ж… Ты уже пользу приносишь. Да, молодец. Ну, пойдем? Коня у нас с тобой нет, путь долгий, в дороге договорим.
Дорога долгая, и Лин со Снегом, действительно, вдоволь наговорились. Первый раз в жизни Лину позволили, не обрывая на полуслове, вести такие длинные речи. Он и рассказывал: о себе, о смутно вспоминаемом детстве, о путешествии с Зиэлем, о старом Луне и Мошке, о том, какие страшные нафы, о… Только про Уфину он обмолвился чуть ли не скороговоркой, что, де, мол, на базаре познакомился с девчонкой, и они ели леденцы… И о Гвоздике рассказал, как он его, слепого и пищащего щеночка, нашел среди окровавленных останков его мамы, грозной охи-охи… А теперь – вон он какой вырос, почти по колено… А докуда взрослые охи-охи вырастают?