А вечером, когда Дубровский и Потемкин ужинали в своей комнате, к ним зашел Макс Борог. Из всех следователей ГФП этот чех наиболее приветливо относился к новому переводчику Рупцхаймера.
- Что, дополнительный паек уничтожаете? - спросил он с порога, поглядывая на бутылку вермута.
- Приходится, раз по половине бутылки на нос дали,- ответил Потемкин.
- Но ведь еще и по бутылке шнапса.
- Так это же на целый месяц.
- А ты выполняй предписание.
- Какое предписание? - не понял Дубровский.
- Есть такое. Улучшать питание за счет местных условий,- пояснил Макс Борог.
- Цап-царап называется,- добавил Потемкин и рассмеялся.- Это когда на обыске у кого-нибудь будешь - бери себе, что плохо лежит.
- Присаживайтесь к нам,- предложил Дубровский Максу Борогу.
- Свои пятьдесят граммов португальских сардин я уже съел. А вот месячный дополнительный паек еще не успел получить. Что там на этот раз дали? - спросил тот, не решаясь сесть.
- Не густо. По бутылке шнапса.
- Про шнапс я уже слышал. А еще что?
- Полбутылки вермута, пять пачек сигарет и две плитки соевого шоколада,- перечислил Дубровский.
- Ничего, не унывай. Сегодня вечером еще подкрепимся в штабе корпуса. Там в двадцать часов большое застолье намечается, пригласили всех наших. Рунцхаймер просил передать, чтобы вы были тоже…
- Можно было бы и не ужинать, сэкономили бы,- с сожалением проговорил Потемкин.
- А если не пойти? - спросил Дубровский. Потемкин и Макс Борог переглянулись.
- Нет, пойти, конечно, хочется, но у меня назначено свидание с дамой,- пояснил Дубровский.
- Ничего. Ваша дама и завтра никуда не денется. А товарищеский ужин не так часто бывает. Хорошее застолье сближает людей,- сказал Макс Борог, кладя руку Дубровскому на плечо.- Думаю, вы не пожалеете, если пойдете.
И Дубровский не пожалел. Наоборот, он был признателен Максу Ворогу за то, что тот уговорил его пойти на товарищеский ужин в штаб корпуса, а потом прихватил его в гости к своему приятелю из армейской разведки, на квартире которого собралась небольшая компания немцев и чехов. За столом сидели и женщины. Одна из них особенно приглянулась Дубровскому.
Ее светлые длинные волосы спадали на плечи, голубые глаза светились задором. Она знала, что молода и красива, и потому гордо держала голову, поминутно улыбалась, показывая ряд небольших белоснежных зубов. Ей было не больше двадцати двух - двадцати четырех лет.
Стол был уставлен французскими винами. Закуска была скромная. Кроме тоненьких ломтиков голландского и бельгийского сыра на тарелках лежали кусочки сала и колбасы. Хлеба не было вовсе. Прислушиваясь к разговорам, Дубровский понял, что эта маленькая пирушка организована в честь той самой блондинки, на которую он обратил внимание. Поначалу он думал, что сегодня ее день рождения, и хотел было предложить оригинальный тост, но из дальнейших высказываний присутствующих убедился, что ошибся.