– А я правда приглашу. Без шуток.
– Ну, тем более хорошо. А то шестнадцатого мне надо на другой день рождения.
– К кому?
– Тоже… к одной девчонке.
Я думал, она скажет «у, какой ты» и толкнет меня коленкой снова. Но Настя притихла и стала смотреть в окно.
После урока мы вышли из школы вместе. Один квартал нам было по дороге. Настя сперва молчала, потом будто вспомнила:
– Да, насчет дня рождения! Шестнадцатого октября ведь будет понедельник. Та девочка… она, наверно, решит праздновать в выходной, как и я…
– Да я не на праздник. Зайду, отдам подарок – и в школу.
Настя сказала ужасно безразличным тоном:
– А она кто? Наверно, из твоей бывшей гимназии?
– М-м… да! Из нее.
– Наверно, из твоего бывшего класса?
– Да из первого класса она! Ей семь лет стукнет! Это сестренка моего товарища, в том дворе, где мы раньше жили. А ты что подумала?
– А я вот нисколечко ничего не подумала. Просто сказала про понедельник. А ты думаешь, что я подумала?
– Я думал, что ты подумала, будто я думаю, что… тьфу!
Мы засмеялись.
– Ты меня под партой так ногой стукнул, что до сих пор в суставе гудит…
– Я?! Тебя?! Когда?!
– Даже и внимания не обратил. А у меня синяк. Вот, смотри…
Я с готовностью посмотрел. Даже присел.
– Нету никакого синяка. Даже пятнышка нету.
– Недавно еще был.
– Ну, я нечаянно…
– Ладно уж…
Скоро мы разошлись. Она в Комаровский переулок, я на свою улицу Урицкого.
Урицкий был, говорят, какой-то деятель ЧК, помощник Ленина, и его застрелили. Нынче в городе многие большевистские названия переименовали, а про это, наверно, забыли. Может, потому что на окраине. Кстати, говорили здесь не «улица Урицкого», а просто «Урицкая».
Ну вот, шагал я, улыбчивый такой, на свою Урицкую, и вдруг сзади:
– Иволгин! – нерешительно так.
Я оглянулся. Сзади шел Вальдштейн.
Я остановился. Он тоже остановился. Свою потрепанную спортивную сумку он держал в руке на длинном ремне и качал ее, как маятник. И смотрел на нее.
– Ну, что? – сказал я.
Он быстро взглянул на меня и опять – на сумку.
– А мы… с тобой, оказывается, в одном доме живем…
– Да? – сказал я без всякого выражения.
– Да… Только в разных концах. Ты в восьмом подъезде, а я в первом. На четвертом этаже…
Я пожал плечами:
– Ну, что ж… – Я не хотел его отшивать, но и что сказать, не знал. Постоял секунду и пошел. Вальдштейн догнал меня, зашагал сбоку и чуточку позади.
– Иволгин…
– Что?
– Ты очень на меня злишься, да? За то дело…
– Вот еще! – сказал я искренне. – Чего мне злиться? Тебе же попало, а не мне!
– Ну… у тебя ведь тоже были неприятности.
– С какой стати? Ничего у меня не было!