Я так давно
Не ходил по земле босиком,
Не любил,
не страдал,
не плакал.
Я деловой,
И ты не мечтай о другом —
Поставлена карта на кон.
Судьба, судьба,
Что сделала ты со мной?
Все пройдет, как нечистая сила.
Когда-нибудь
С повинной приду головой.
Во имя
отца и сына...
На воле – день, день.
На воле – ночь, ночь.
И как хочется мне заглянуть
в твои глаза...
С трудом разлепив тяжелые веки. Банда выключил магнитофон и снова упал головой в подушку.
Это было что-то ужасное! Даже музыка, даже напряженный ритм композиций "Любэ" не мог привести его в чувство, не мог, казалось, никакими силами заставить подняться в это проклятое утро.
И все-таки он сел на кровати и тут же застонал, сжав виски руками.
Голова, казалось, раскалывалась на части, перед глазами все плыло, в горле огромный сухой язык стоял комом, не позволяя даже облизать запекшиеся губы, а внутри что-то противно тянуло и дергало, выворачивая желудок наизнанку, и мысль о необходимости что-нибудь съесть на завтрак вызывала ужас.
Банда с трудом встал и добрел до зеркала.
На него смотрело чужое опухшее лицо, поросшее светло-грязной щетиной, мутно поблескивали покрасневшими белками глаза.
"Хорош, ничего не скажешь!"
Банда попробовал рукой расправить свалявшиеся волосы. Перо, вылезшее из подушки и застрявшее в голове, вдруг торчком поднялось на макушке, придавая ему комичное сходство со спившимся индейцем.
Да, они добились своего. Вот он – результат трехдневного беспробудного пьянства. Безобразный, отталкивающий тип, с дрожащими руками и тупым мутным взглядом. Прелесть, а не Банда!
"Господи, видела бы меня сейчас Алина!" – слабо шевельнулась у него в голове мысль, далекая, будто из какой-то другой, чужой, жизни. И касалась она как будто не его и невесты, а совершенно постороннего человека.