– Ну… – Павел некоторое время молчал, затем нехотя кивнул. – Если они готовы решать миром, то и я не против.
– А ты, Миша, что скажешь?
– Да, да, я согласен, – тягостно вздохнув, кивнул Майкл Кулькофф.
– Ну, тогда за согласие! – объявил Крячко, и в рюмки снова полилась огненная влага.
Хмель уже начал оказывать свое действие – лица сидящих за столом порозовели, голоса стали несколько сбивчивыми, движения угловатыми. Когда опустела и четвертая рюмка, Гуров, чувствуя нарастающую невесомость мысли, решил, что настало время внести в разговор немного конкретики, пока еще была такая возможность.
– Ну, коль мы пришли к согласию, – положив вилку, объявил он, – то давайте его закрепим. Все – «за»? Тогда, Михаил и Павел, пожмите друг другу руки. Ну, вот и отлично! А вот как нам всем быть дальше, давайте обсудим завтра, на трезвую голову.
– Ну, тогда за трезвый взгляд на жизнь, а также за мир и дружбу! – объявил Стас, разливая остатки содержимого штофа. – Быть добру!
Похоже, этот тост был поддержан всеми наиболее горячо. Покончив с закуской, Крячко некоторое время сидел с задумчивым видом, а затем, неожиданно ощутив в себе какие-то токи души, негромко, но с чувством запел:
Любо, братцы, любо-о-о, любо, братцы, жить!
С нашим атаманом не приходится тужи-ить…
В нем словно проснулись его предки-казаки с их неуемной жаждой воли, справедливости и хорошей, задушевной песни. Лев, обычно не тяготевший к застольному вокалу, неожиданно для себя проникся глубинной сутью как будто простых, бесхитростных слов и решительно поддержал своего приятеля.
Женщины, хлопотавшие на кухне, все это время были натянуто-вежливы, стараясь меж собой не общаться и даже не рискуя лишний раз оказаться рядом. Если одной из них нужно было подойти к плите, то другая тут же находила повод, чтобы отойти к столу или шкафу. Неожиданно из залы до них донеслось нечто, в этой напряженной, до предела наэлектризованной атмосфере, совершенно невероятное. Недоуменно переглянувшись, женщины остановились. Квартет ощутимо хмельных мужских голосов, пусть и не очень стройно, зато задушевно и дружно выводил:
А первая пуля, а первая пуля,
А первая пуля в ногу ранила коня-а-а,
А вторая пуля, а вторая пуля,
А вторая пуля в сердце ранила меня-а-а…
Любо, братцы, любо-о-о, любо, братцы, жить!..
Ошеломленные услышанным, женщины словно впервые увидели друг друга. Они замерли безмолвными изваяниями, не замечая, что чайник уже практически превратился в гейзер, а картошка начала подгорать…