Еще вот Алена…
Я помнил эту девчонку весьма смутно. В памяти запечатлелось только то, что ей было на два года меньше, чем Насте, да то, что она была такая же темноволосая и ласковая.
И все.
А где она теперь – понятия не имею. Об этом нужно бы у Губанова спросить. А вот как у него спросить, я пока не представлял. То есть, как вынуть из этой падлы информацию, я знал – пытать его рука бы у меня не дрогнула. С выродками только так и разговаривать. Я сам, конечно, выродок, но меня-то выродком сделали такие, как Арцыбашев с Губановым, да еще прокуроры гнилые за компанию, так что…
Ладно, если надо будет, он мне все расскажет, как миленький. Но как бы это соорудить ситуацию, чтобы он оказался в моих руках? И почему эта мысль не пришла мне в голову еще в Питере? Я мог элементарно похитить его, не говоря исполнителям, кто он на самом деле, и спокойно разобраться с ним в тихом месте. А ведь Ахмад с Надир-шахом и Губанов друг друга стоят.
У них одни и те же методы. И заложников берут, и подчиняют себе людей, делая ставку на страх и предательство, а цели… Ну какие цели у Губанова? Деньги. Деньги, и ничего иного. А у арабов этих? То же самое. И все дружно врут о каких-то идеалах, одни – о социальных, другие – о божественных.
И, что самое интересное, тот, которого здесь, на земле, называют кто как хочет, смотрит на всю эту херню со спокойствием экспериментатора. А может, и посмеивается, дескать – давайте, давайте, кувыркайтесь, интересно, на что вы еще способны, какой новый кульбит еще выкинете? А может, и не посмеивается вовсе, а просто ушел пить пиво и забыл о нас.
А тут без него люди гибнут за металл.
Ну, и за власть еще.
Почувствовав, как сон наконец накрывает меня туманным уютным одеялом, я повернулся набок, и Губанов с Надир-шахом растаяли и пропали. А потом я увидел Настю, которая неожиданно превратилась в Алену, и уснул.
* * *
Старец Евстрат сидел над могилой Максимилы и тихо плакал, закрыв лицо загорелыми морщинистыми руками.
Семьдесят два года он носил в сердце любовь к этой женщине, семьдесят два года он ждал, что она наконец ответит ему тем же. И за все эти бесконечно длинные и поразительно быстро пролетевшие годы он ни на минуту не переставал любить и желать ее, и только ее. До последней минуты он ждал, что Максимила скажет ему слова, которые он в своем воображении слышал от нее уже тысячи раз, до последнего момента надеялся, что она ответит любовью на любовь.
Когда она умирала, рядом с ее постелью собрались все жители маленького поселка, и, глядя на них, Максимила шептала добрые и тихие слова, которые должны были умиротворить братьев и сестер уходящей в иной мир старицы и направить их на верный и счастливый путь. Евстрат сидел на краю кровати и держал ее за руку.